Евпраксия
Шрифт:
— Как не знать! Аккурат на берегу озера. Там кругом дубрава красивая.
— Вот туда и направимся.
Немка удивилась:
— Помолиться вздумали?
— Можно и помолиться. Свечечку поставить за упокой души рабы Божьей Анастасии...
Между тем не успели охранники, бросившие Опрак-су, доскакать до Агмонда, как услышали позади себя конский топот. Посмотрели и увидели четырёх кавалеристов в дорогих одеждах — явно из приближённых венценосных особ. Натянув поводья, стражники Юдиты предпочли встретить неизвестных лицом к лицу. Задали вопрос:
— Кто вы, господа, и куда путь держите? Не нуждаетесь ли в нашем добром слове?
Старший из прибывших коротко сказал:
— Я — архиепископ Герман Кёльнский. Мы — посланцы его императорского величества. Едем в Агмонд за её величеством императрицей Адельгейдой.
Те переглянулись, и один из них пояснил:
— Сожалею, ваше высокопреосвященство, но она не далее как сегодня утром отбыла из замка. И теперь уже далеко отсюда, за пределами Штирии.
Герман, негодуя, воскликнул:
— Лжёшь, мерзавец! Я тебе не верю!
Всадник из Агмонда тоже разъярился:
— Как вы смеете оскорблять меня, сударь? Я не посмотрю, что вы священнослужитель и доверенное лицо императора, и отделаю вас, как нашкодившего мальчишку!
Порученец Генриха выхватил меч из ножен:
— Ах ты тварь паскудная и навозная жижа! За такие слова отвечают жизнью!
И разгневанные мужчины сшиблись в поединке. Силы, разумеется, были неравны: четверо приезжих против троих штирийцев. Но сторонники архиепископа, утомлённые долгой скачкой, не смогли воспользоваться численным преимуществом, и к тому же местные действовали решительней, по-мужицки нахрапистей: не обученные тонкостям фехтования, просто шли напролом, подавляли силой. Вскоре на земле, обливаясь кровью, оказались двое приезжих и один охранник из Агмонда. Стали биться двое на двое. В результате обе стороны потеряли ещё по одному человеку, и остались только главные зачинщики заварухи. Нападали друг на друга, как бойцовые петухи. Искры сыпались от ударов меча о меч, из груди обоих вырывались короткие стоны: «ух!», «эх!» — и ругательства. Неожиданно Герман, изловчившись, полоснул клинком по открывшейся шее стражника. У того из раны хлынула чёрная кровь, он забулькал и упал лицом в гриву лошади.
Архиепископ снял перчатку и утёр пот с лица... В те далёкие времена клирики католической церкви не всегда отличались святостью: одеваясь в гражданское платье, принимали участие в походах, как обычные воины, выполняли мирские поручения самодержцев, не давали обета безбрачия. Папы Римские только-только начинали выступать против этого и нередко встречали мощное сопротивление... Впрочем, разговор на подобные темы нам ещё только предстоит, а пока вернёмся на тенистую лесную дорогу, что вела к Агмонду.
Спешившись, Герман осмотрел тела своих спутников — те не подавали признаков жизни. Он, вздохнув, оттащил их к обочине — с мыслью на обратном пути, помолясь, предать убиенных земле. Трёх противников тоже не оставил лежать на проезжей части — откатил на другую обочину, с отвращением пиная каблуком сапога. Наконец запрыгнул в седло и помчался к замку.
Королева Юдита встретила его настороженно. Медленно прочла верительную грамоту, отложила в сторону и спросила:
— Неужели брат действительно простил Адельгейду?
— Он считает, что Папа — самозванец, признает лишь Климента Третьего и к церковному собору в Пьяченце относится иронично. Стало быть, развод не действителен и они по-прежнему муж и жена.
— Адельгейда, по-моему, так не думает. Прочитав письмо Генриха, испугалась, что её хотят заманить в ловушку, и к нему не поехала.
— Что ж, напрасно. Генрих искренне желает с ней соединиться. Я надеюсь в этом оказать им содействие. Вы, конечно, тоже?
Новая хозяйка Агмонда с напускной горячностью согласилась:
— Нет сомнений, сударь.
— А куда направились их императорское величество?
— Собирались домой, на Русь.
— Через Венгрию или через Польшу?
— Разумеется, через Венгрию — так короче. И к тому же нынешний король Венгрии Калман — сосунок, мерзавец! — снюхался с великим князем Киевским, создаёт с ним союз, чтобы окончательно избавиться от немецкого протектората. Мой покойный супруг — ясно, что с моей помощью! — проводил иную политику и дружил с Германией. А тупые венгерские бояре взяли и свергли его.
Кёльнский архиепископ слушал её в пол-уха, думал о своём. И прервал почти что на полуслове:
— Значит, через Венгрию... Надо поторопиться, дабы не упустить. — Встал из-за стола и раскланялся.
— Да куда же вы, ваше высокопреосвященство? — удивилась Юдита. — Даже не отобедали!
— Я могу три дня ничего не есть и не пить.
— Ах, зачем без необходимости предаваться аскезе? Адельгейда далеко не уедет — у её прислужницы маленький ребёнок, и они катят не спеша. Ничего не случится, если вы останетесь до утра... — Королева отвела глаза в сторону, но румянец на её упругих щеках разгорелся ещё сильнее.
Герман улыбнулся:
— Может, вы и правы... Я на резвом скакуне догоню их повозку быстро. Отдохну уж, а завтра, с первыми лучами, брошусь догонять.
— Вот и замечательно. Я сейчас распоряжусь насчёт ванны и обеденного стола. Чувствуйте себя в Агмонде как дома.
— Ваша светлость необычайно добры ко мне...
Оба скоротали вечер и ночь ко взаимному удовольствию.
Там же, день спустя
Клад Анастасии Ярославны отыскали не сразу. Раздобыв лопату у церковного сторожа, охранявшего часовню Святого Варфоломея, Ксюша заставила Хельмута копать. Первая попытка оказалась бесплодной: кучер углубился по пояс, но заветного сундука не нашёл. Сели на траву и поужинали продуктами, взятыми с собой из Агмонда, а служанка покормила ребёнка грудью. Начали копать под другим дубом, и опять обнаружить ничего не смогли. Попросились на ночлег к сторожу, жившему в убогой лачужке, посулив ему серебряную монетку. Тот разжёг в очаге огонь и устроился с кучером на полу, подложив попону, а служанке и госпоже постелил тюфяки на лавках. Спали плохо: сторож богатырски храпел, без конца кусались блохи и клопы, а малышка из-за этого хныкала. Поднялись разбитыми. И к тому же погода неприятно испортилась: небо заволокли тучи, дул прохладный ветер, капал мелкий дождь. Вместе с тем сторож поспособствовал в поисках сокровищ: разузнав, в чём дело, он определил: