Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

ГИМН ВО СЛАВУ И ВО ИМЯ ВОСХИТИТЕЛЬНОЙ СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ,ОСНОВАТЕЛЬНИЦЫ РЕФОРМАЦИИ СРЕДИ БОСОНОГИХ КАРМЕЛИТОВ,МУЖЧИН И ЖЕНЩИН,ЖЕНЩИНЫ АНГЕЛЬСКОГО ПОЛЕТА МЫСЛИ, МУЖЕСТВА, БОЛЕЕ ДОСТОЙНОГО МУЖЧИНЫ, ЧЕМ ЖЕНЩИНЫ,ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ЕЩЕ РЕБЕНКОМ ДОСТИГЛА ЗРЕЛОСТИ И РЕШИЛАСЬ СТАТЬ МУЧЕНИЦЕЙ

Любовь вершит судьбу людей, И жизнь и смерть подвластны ей. И вот, чтоб это доказать, Возьмем не тех, в ком рост и стать, Не тех, кому ценою мук Принять корону в лоно рук И божье имя в смертный час Произнести без лишних фраз, Не тех, чья грудь как трон любви, В поту омытой и крови; Нет, мы возьмем пример иной, Где храм воздушный, неземной В душе у девочки возник, Где юной нежности родник. Умеет вымолвить едва Ребенок первые слова, Но мнит уже: что вздохи длить, Дай смерти гордый лик явить! Любовь со смертью — два крыла, Но где ей знать — она мала,— Что

ей пролить придется кровь, Чтоб проявить свою любовь, Хоть кровью, что должна истечь, Не обагрить виновный меч. Ребенку ль разобраться в том, Что предстоит познать потом! Сердечко словно шепчет ей: Любовь всех-всех смертей сильней. Тут быть любви! Пускай шесть лет Прошли под страхом разных бед И мук, что всех ввергают в дрожь,— На всех страдалец не похож, Одной любовью создан он, От прочих смертных отделен. Любовь у девочки в душе! Как жарко бьется кровь уже Желаньем смерти и страстей! Ей — кубок с тысячью смертей. Дитя пылает, как пожар, Грудь слабую сжигает жар, И ласки, что ей дарит мать, Никак не могут страсть унять. Коль дома ей покоя нет, То ей мирской оставить свет И в мученичество уйти, И нет иного ей пути.

НА ПОДНОШЕНИЕ ДАМЕ СЕРДЦА КНИГИ ДЖОРДЖА ГЕРБЕРТА ПОД НАЗВАНИЕМ «ХРАМ ДУХОВНЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ»

Строки, что прельстят ваш взгляд, Высшую любовь хранят. Мысль о блеске ваших глаз Герберта влекла не раз. Пусть вам мнится: в томе этом — Ангел, спрятанный поэтом. Тот, кто пчелке малой рад, Ловит утра аромат. В церкви вас узря украдкой, Всяк познает трепет сладкий. Вам дарит цвет души поэт, Чтоб вы узнали горний свет. Вас он знакомит с высшей сферой, Где всех одной измерят мерой. Я б сказать вам смело мог: В ткани гербертовских строк Плод моих душевных мук Вам кладу в святыню рук.

ПАСТУШЬЯ ПЕСНЬ СПАСИТЕЛЮ

«Ты — в сладостной тиши росток, Повлекший вековечный день. Ты засветившийся восток, Рассеявший ночную тень. Ты зрим, — и мы хвалу поем, Ты зрим в сиянии своем». Но что сия юдоль скорбей Пришельцу звездному дала? Пещеру в несколько локтей И место около вола. С небесною — земная рать Воюет, чтоб у ложа встать.

ПЫЛАЮЩЕЕ СЕРДЦЕ (Над книгой и изображением святой Терезы)

О Сердце благородное, живи В словах неувядающей любви! Всем языкам, народам, расстояньям Явись одним слепительным пыланьем; Гори — и жги; погибни — и восстань; Скорби — и мучь; кровоточи — и рань; В бессмертном ореоле вечно шествуй, Зовя к страданию и совершенству; Борись — и, умирая, побеждай; И мучеников новых порождай. О факел мой! примером светоносным Восторжествуй над этим сердцем косным; Разящей силой слов, лучами дня, Прорвав броню груди, ворвись в меня И унеси все то, что было мною,— С пороками, с греховной суетою; Как благо, я приму такой разбой, Как щедрый дар, ниспосланный тобой. Молю тебя и заклинаю снова — Наитьем твоего огня святого; Орлиной беспощадностью речей — И голубиной кротостью твоей; И всем, что претерпела ты во имя Любви и веры, муками твоими; Огромной страстью, жгущей изнутри; Глотком последней, пламенной зари; И поцелуем тем, что испытала Душа, когда от тела отлетала,— Его блаженством полным, неземным (О ты, чей брат — небесный серафим!) Молю тебя и заклинаю снова: Не оставляй во мне меня былого; Дай так мне жизнь твою прочесть, чтоб я Для нового воскреснул бытия!

ГЕНРИ ВОЭН

ПТИЦА

Всю ночь со свистом буря продувала Твой нищий дом, где вместо одеяла Крылом ты прикрывался. Дождь и град (Который и для наших крупноват Голов) всю ночь по прутьям барабанил И только чудом не убил, не ранил. Но снова счастлив ты, и в упоенье Слагаешь гимн благому Провиденью, Чьей мощной дланью ветер усмирен, А ты — живым и здравым сохранен. И все, кому урок пришелся внове, Сливаются с тобой в хор славословий. Холмы и долы начинают петь, Речь обретают листья, воздух, волны, И даже камни вторят им безмолвно — Не зная, как журчать и шелестеть. Так, вместе с Утром, рассветают сами Молитвы и хвалы под небесами. Ведь каждый — малым небом окружен, Душа — всегда подобие планеты, Чей

свет, хотя и свыше отражен, Творит свои закаты и рассветы. Но, кроме этих светлых, добрых птах, Заутреню звенящих над полями, Есть птицы ночи, сеющие страх, С тяжелыми и мрачными крылами. Когда заводят филин и сова Зловещие ночные разговоры, Золой и пеплом кроется трава, И черной тиной — светлые озеры. Ни радости, ни света, ни весны — Пока Заря не брызнет с вышины!

ВЕНОК

О ты, чья жизнь блистает и цветет, Над кем горит счастливая звезда, Кого краса подруги хрупкой ждет, Ты мой рассказ запомни навсегда. Когда в мой двадцать первый год Свободу я обрел,— Я был тогда игрок и мот, И мрак в мой дом вошел. Я жадно кинулся в разгул, Я слушал страсти зов, Я в наслаждениях тонул Средь ярых игроков. Но знал ли я, судьбу дразня, Сомнения глуша, Что может пламя сжечь меня Иль так болеть душа? И ложь, и гордой славы взлет, И горький мой обман — Таков был всех восторгов плод, Мой золотой туман. В своей груди весну я нес, Ее цветы собрав; Венчал себя гирляндой роз Мой безрассудный нрав. Уже я славой мог блеснуть, Но встретил мертвеца, Который знал мой грешный путь С начала до конца. Как глуп и безрассуден ты,— Сказал мертвец в сердцах: Те сорванные днем цветы Истлеют ночью в прах. О, мир цветов — он гибнет точно в срок. И если хочешь ты иметь живой венок, Не торопи цветов безвременный конец — Тогда ты обретешь божественный венец.

УХОД

Благословенна память дней Блаженной младости моей, Когда я знать еще не мог, Зачем живу свой новый срок; Когда душа, белым-бела, Была еще превыше зла; Когда мой дух не позабыл, Кого так трепетно любил, Спеша хотя б на краткий миг Узреть творца державный лик; Когда душе светло жилось, На злате облака спалось, И в каждой малости земной Являлась вечность предо мной; Когда язык, рассудку нов, Не испытал соблазна слов, — И чувств моих немую речь Я не умел на грех обречь, Из плена плоти услыхав Бессмертья зов, как голос трав. О, мне б минувшее вернуть, Опять вступить на древний путь! Туда, к равнине, где впервой Я бросил лагерь кочевой, Туда, где видится вдали Тот город Пальм моей земли! Увы, пьяна вином невзгод, Душа туда не добредет… Другие пусть вперед спешат: Мое «вперед» ведет назад. Но все равно: пускай не я — Мой прах вернется в те края.

МИР

1

Я видел Вечность в этот час ночной: Сияющим Кольцом, где неземной Блаженствовал покой, Она плыла, и, сферами гонимы, Дни, годы плыли мимо, Как Тень, в которой мчался сквозь туман Вселенский ураган; И в Жалобе Влюбленного звучали Мелодии печали, Когда в мечтах из Лютни он исторг Унылый свой восторг; С ним бант, перчатки — глупые капканы Для тех, кто непрестанно Сжигал Себя в веселии шальном, Чтоб слезы лить потом.

2

Правитель, помрачневший от забот, Сквозь них, как сквозь густой туман, идет, Не двигаясь вперед; (И как Затменье) грозных мыслей рой В его душе больной, И даже без Толпы зевак они Ему вопят: «Казни!» Но Крот копал и, прячась от беды, Под землю вел ходы, Где жертву он сжимал что было сил, Но дел своих не скрыл; Его кормили церкви, алтари, Клубились мух рои; И кровь, которой землю он залил, Он не смущаясь пил.

3

Трусливый скряга, сторона свой хлам, Ведет, вздыхая, счет унылым дням, Себе не веря сам; Воров пугаясь, над своей мошной Дрожит он день-деньской. Так тьма безумцев чахла взаперти, Зажав металл в горсти; Честнейший Эпикур велел искать В усладах благодать, И ни один из набожных ханжей Не мог сказать умней; Ничтожный трус, прослывший храбрецом, Дрожал здесь пред Рабом, И правда, что победою звалась, Сидела притулясь.