Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

ТВИКНАМСКИЙ САД

В тумане слез, от вздохов невесомый, Я в этот сад вхожу, как в сон знакомый; И вот — к моим ушам, к моим глазам Стекается живительный бальзам, Способный залечить любую рану; Но монстр ужасный, что во мне сидит, Паук любви, который все мертвит, В желчь превращает даже божью манну; Воистину здесь чудно, как в раю,— Но я, несчастный, в рай привел змею. Уж лучше б эти молодые кущи Развеял холод мстительно-гнетущий! Уж лучше б снег, нагрянув с высоты, Оцепенил деревья и цветы, Чтобы не смели мне в лицо смеяться! Куда теперь укроюсь от стыда? О Купидон, вели мне навсегда Частицей сада этого остаться, Чтоб мандрагорой горестной стонать Или фонтаном у стены рыдать! Пускай тогда к моим струям печальным Придет влюбленный с пузырьком хрустальным: Он вкус узнает нефальшивых слез, Чтобы не все отныне брать всерьез И заблуждаться менее, чем прежде; Увы! судить о чувствах наших дам По их коварным клятвам и слезам Труднее, чем по тени об одежде. А та — единственная, кто не лжет, Правдивостью своей меня убьет!

РАСТУЩАЯ ЛЮБОВЬ

Я

полагал: чиста, как идеал, Моя любовь; а вышло, что она Сезону и закону естества, Как вешняя трава, подчинена. Всю знму клялся я, что невозможно Любить сильней — и, вижу, клялся ложно. Но если этот эликсир, любовь, Врачующий страдание страданьем,— Не квинтэссенция, но сочетанье Всех ядов, горячащих мозг и кровь, И власть его от солнца происходит,— Тогда не столь абстрактною выходит Любовь, как проповедует поэт — Тот, у которого премного лет Другой подруги, кроме Музы, нет. Любовь — то созерцанье, то желанье! Весной она не больше — но ясней: Так солнце Весперу дарит сиянье, Так зеленеют рощи от дождей, Так сок струится к почкам животворней, Когда очнутся под землею корни. Растет любовь — и множатся мечты, Как на воде круги от середины, Как сферы птоломеевы, едины, Поскольку центр у них единый — ты! Как новые налоги объявляют Для нужд войны, а после забывают Их отменить, — так новая весна К любви неотвратимо добавляет То, что зима убавить не вольна.

ПРОЩАЛЬНАЯ РЕЧЬ О СЛЕЗАХ

Дозволь излить, Пока я тут, все слезы пред тобой, Ты мне их подарила и в любой Отражена, и знаешь, может быть, На них должна Лишь ты одна Глядеть; они плоды большой беды, Слезинкой каждой оземь бьешься ты, И рушатся меж нами все мосты. Как географ, Который сам наносит на шары Границы океанов и держав, Почти из ничего творя миры, Наносишь ты Свои черты На каждую слезу мою, но вот Вскипает слез твоих водоворот, И гибнет все, и лишь потоп ревет. Я утону В слезах твоих, сдержи их поскорей, Не стань дурным примером для морей, Мечтающих пустить меня ко дну, Вздыхать не смей, Хоть онемей, Но бурь вздыхать глубоко не учи, Чтоб не смелй они меня в ночи… Люби и жди, надейся и молчи.

НОКТЮРН В ДЕНЬ СВЯТОЙ ЛЮСИ, САМЫЙ КОРОТКИЙ ДЕНЬ ГОДА

День Люси — полночь года, полночь дня, Неверный свет часов на семь проглянет: Здоровья солнцу недостанет Для настоящего огня; Се запустенья царство; Земля в водянке опилась лекарства, А жизнь снесла столь многие мытарства, Что дух ее в сухотке в землю слег; Они мертвы, и я их некролог. Смотрите все, кому любить приспеет При новой жизни, то есть по весне: Любви алхимия во мне, Давно усопшем, снова тлеет И — что за волшебство — Вновь выжимает сок из ничего, Из смерти, тьмы, злосчастья моего; Любовь меня казнит и возрождает К тому, чего под солнцем не бывает. Другие знают радость и живут Телесной силой, пламенем духовным, А я на таганке любовном Кипящий пустотой сосуд. Она и я в печали Как часто мир слезами затопляли Или в два хаоса его ввергали, Презрев живых; и часто тот же час Душа, как мертвых, оставляла нас. Но если ныне рок ей смерть исчислил — Господь, избавь! — я представлял бы суть Шкалы земных ничтожеств: будь Я человеком, я бы мыслил; А был бы я скотом, Я б чувствовал; а древом иль кремнём, Любил и ненавидел бы тайком; Да я не назовусь ничтожной тенью, Зане за тенью — вещь и освещенье. Я есмь никто; не вспыхнет мой восток. Для вас, влюбленных, для хмельного пыла Дневное скудное светило Переступает Козерог: Войдите в ваше лето; Она ж уйдет, в державный мрак одета; И я готовлюсь к ночи без рассвета — Ее кануном стала для меня Глухая полночь года, полночь дня.

ТЕНЬ

Убив меня предательством, узнай — Твоя свобода мнима: Ведь тень моя с упорством пилигрима, О лжевесталка, в твой неверный рай Придет, взыскующа и зрима; Свеча от страха копоть изрыгнет, А друг постельный, твой услыша лепет, Подумает, что вновь его зовет Твой похотливый трепет, И оттолкнет тебя, да, оттолкнет. И, словно сиротливый лист осины, Ты задрояотшь, и пота брызнет ртуть — Но подождем чуть-чуть, Не пробил час; твоей печальной мины Знать не хочу; что мне твоя печаль; Пусть над тобой предчувствий грозных сталь Висит, как меч, — не жаль тебя, не жаль.

ПРОЩАНИЕ, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ

Души смиреннейшей в ночи Ухода люди не услышат: Так тих он, что одни «почил» Промолвят, а другие — «дышит». Расстаться б так вот, растворясь Во мгле, — не плача ни о чем нам; Кощунством было б тайны вязь Предать толпе непосвященной. Земли трясенье устрашит: Обвалу каждый ужаснется, Но если где-то дрогнет ширь Небес, ничто нас не коснется. Так и любовь потрясена Земная — и не вспыхнет снова — Разлукой: подорвет она Ее столпы, ее основы. А нам, которые взвились В такую высь над страстью грубой, Что сами даже б не взялись Назвать… что нам глаза и губы? Их тлен союз наш не предаст, Уйдут они, — но не умрет он: Как золота тончайший пласт, Он только ширится под гнетом. И если душ в нем две, взгляни, Как тянутся они друг к другу: Как ножки циркуля они В пределах все того же круга. О, как следит ревниво та, Что в центре, за другой круженьем, А после, выпрямляя стан, Ее встречает приближенье. Пусть мой по кругу путь далек И клонит долу шаг превратный, Есть ты — опора и залог Того, что я вернусь обратно.

ВОСТОРГ

Там, где фиалке под главу Распухший

берег лег подушкой, У тихой речки, наяву Дремали мы одни друг с дружкой. Ее рука с моей сплелась, Весенней склеена смолою; И, отразясь, лучи из глаз По два свились двойной струною. Мы были с ней едины рук Взаимосоприкосновеньем; И все, что виделось вокруг, Казалось нашим продолженьем. Как между равных армий рок Победное колеблет знамя, Так, плотский преступив порог, Качались души между нами. Пока они к согласью шли, Камней недвижных наподобье, Тела застыли, где легли,— Как бессловесные надгробья. Тот, кто любовью утончен И проницает душ общенье,— Когда бы как свидетель он Стоял в удобном удаленье,— То не одну из душ узнав, Iio голос двух соединенный, Приял бы новый сей состав И удалился просветленный. Да, наш восторг не породил Смятенья ни в душе, ни в теле: Мы знали, здесь не страсти пыл, Мы знали, но не разумели, Как нас любовь клонит ко сну И души пестрые мешает, Соединяет две в одну И тут же на две умножает. Одна фиалка на пустом Лугу дыханьем и красою За миг заполнит все кругом И радость преумножит вдвое. И души так — одна с другой При обоюдовдохновенье Добудут, став одной душой, От одиночества спасенье И тут поймут, что мы к тому ж, Являясь естеством нетленным Из атомов, сиречь из душ, Невосприимчивы к изменам. Но плоть — ужели с ней разлад? Откуда к плоти безразличье? Тела — не мы, но наш наряд, Мы — дух, они — его обличья. Нам должно их благодарить — Они движеньем, силой, страстью Смогли друг дружке нас открыть И сами стали нашей частью. Как небо нам веленья шлет, Сходя к воздушному пределу, Так и душа к душе плывет, Сначала приобщаясь к телу. Как в наших жилах крови ток Рождает жизнь, а та от века Перстами вяжет узелок, Дающий званье человека,— Так душам любящих судьба К простым способностям спуститься, Чтоб утолилась чувств алчба — Не то исчахнет принц в темнице. Да будет плотский сей порыв Вам, слабым людям, в поученье: В душе любовь — иероглйф, А в теле — книга для прочтенья. Внимая монологу двух, И вы, влюбленные, поймете, Как мало предается дух, Когда мы предаемся плоти.

ЗАВЕЩАНИЕ

Пока дышу, сиречь пред издыханьем, Любовь, позволь, я данным завещаньем Тебе в наследство слепоту отдам И Аргусу — глаза, к его глазам; Язык дам Славе, уши — интриганам, А слезы — горьким океанам. Любовь, ты учишь службу несть Красе, которой слуг не перечесть, И одарять лишь тех, кому богатства не известь. Кометам завёщаю постоянство, Придворным — верность, праведникам — чванство; Иезуиту — лень и простоту, Недвижность и задумчивость — шуту; Объездившим полмира — молчаливость, И Капуцину — бережливость. Любовь, меня ты гонишь вспять К любимой, что меня не жаждет знать, И учишь одарять лишь тех, кто дар не в силах взять. Дарю учтивость университетским Студентам, добродетельность — немецким Сектантам и отступникам; засим Пусть набожность мою воспримет Рим; Голодной солдатне дарю смиренье И пьяным игрокам — терпенье. Любовь, ты учишь круглый год Любить красу, для коей я — урод, И одарять лишь тех, кто дар насмешкою почтет. Друзьям я имя доброе оставлю, Врагов трудолюбивостью ославлю; Философам сомненья откажу, Болезни — лекарям и кутежу; Природе — все мои стихотворенья, Застолью — острые реченья. Любовь, ты мнишь меня подбить Любимую вторично полюбить И учишь так дарить, чтоб дар сторицей возвратить. По ком звонит сей колокол, горюя,— Курс анатомии тому дарю я; Нравоученья отошлю в Бедлам, Медали дам голодным беднякам; Чужбине кто судьбу свою поручит — Английский мой язык получит. Любовь, ты учишь страсти к ней, Дарящей только дружбою своей,— Так что ж, и я дарю дары, которых нет глупей. Довольно! Смерть моя весь мир карает, Зане со мной влюбленность умирает; Красам ее цена отныне — прах, Как злату в позабытых рудниках; И чарам втуне суждено храниться, Как солнечным часам в гробнице. Любовь, ты приводила к той, Что, презирая, нас гнала долой, И учишь сразу погубить — ее и нас с тобой.

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Остерегись любить меня теперь: Опасен этот поворот, поверь; Участье позднее не возместит Растраченные мною кровь и пыл, Мне эта радость будет выше сил, Она не возрожденье — смерть сулит; Итак, чтобы любовью не сгубить, Любя, остерегись меня любить. Остерегись и ненависти злой, Победу торжествуя надо мной: Мне ненависти этой не снести; Свое завоевание храня, Ты не должна уничтожать меня, Чтобы себе ущерб не нанести; Итак, коль ненавидим я тобой, Остерегись и ненависти злой. Но вместе — и люби, и ненавидь, Так можно крайность крайностью смягчить; Люби — чтоб мне счастливым умереть, И милосердно ненавидь любя, Чтоб счастья гнет я дольше мог терпеть; Подмостками я стану для тебя; Чтоб мог я жить и мог тебе служить, Любовь моя, люби и ненавидь.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Она мертва; а так как, умирая, Все возвращается к первооснове, А мы основой друг для друга были И друг из друга состояли,— То атомы ее души и крови Теперь в меня вошли, как часть родная, Моей душою стали, кровью стали, И грозной тяжестью отяжелили. И все, что мною изначально было, И что любовь едва не истощила: Тоску и слезы, пыл и горечь страсти — Все эти составные части Она своею смертью возместила. Хватило б их на много горьких дней; Но с новой пищей стал огонь сильней! И вот, как тот правитель, Богатых стран соседних покоритель, Который, увеличив свой доход, И больше тратит, и быстрей падет, Так — пусть кощунственно мое сравненье — Так эта смерть, умножив мой запас, Повысила безмерно потребленье; И потому, мощней освободясь, Моя душа опередит в полете Ее; так ядра, выстреленные подряд, Друг друга догоняют на излете, Когда сильней пороховой заряд.