Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

ЙОАН ВАН БРУКХЁЙЗЕН

МЫСЛИ

Наперсницы моих бесчисленных желаний, Нагие мысли, — их бессчетно в формы льешь; Не напастись на них пристойных одеяний, И нет покоя днем, и ночью не уснешь. И сон, и даяю сон, сметающий оковы, Чарующий, ужель и он у них в руках? Я слышу день и ночь их приговор суровый, И день и ночь в душе не утихает страх. Лихие вестницы, глухие к обхожденью, Бродячая семья, пришедшая ко мне, В бесстыдной тишине, где места нет сомненью, Что снится наяву, то длится въявь во сне.

В ВЕРХОВЬЯХ РЕЙНА

Под чуждым кровом, дням давно теряя счет, В печальной тишине, беззвездными ночами, Я уношусь, в снегах, за лунными лучами, За вздохом вздох, туда, где Амстел мой течет, Лампада

теплится, весна моя влечет Возок свой мастерить, унылыми речами Свой плод растить, с тоскою за плечами Всю вереницу дней пройти наперечет. Но светоч, страсть моя, душа моя живая, Как мне, полету без узды себя вверяя, Капризно горечь длить, что Вашу милость злит, Коль властны Вы опять взметнуть меня из праха! Ресниц довольно Ваших сладостного взмаха — И вся земля в цвету, и в сердце мир разлит.

УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ

Свой первый луч, жемчужный, алый, Заря бросает на чело Младенца-дня; чуть рассвело, В росинках — золото, кораллы. Почти прозрачная луна Повисла призрачною тенью, Ночь близится к исчезновенью, Лишь кое-где звезда видна. Из голубого океана Лучится огненный поток, Пчела уже спешит в леток С дарами розы и тимьяна. Владыка-лев повсюду жуть Своим рычаньем вызывает, Могучей гривой помавает И пышно расправляет грудь. Умерь свой грозный рык, властитель, Разбуженный Эндимион Стремглав бежит из чащи вон, Покинувши свою обитель. А лев к свирепой госпоже Идет в привольные дубравы; Кабаньи туши там кровавы Ждут, освежеваны уже. Вон девица с отарой зыбкой Проходит лугом; день за днем Заря, окрасив окоем, Встречает их своей улыбкой. Как травка юная полей, Барашек ластится к пастушке, Сродни плясунье и резвушке, Он скачет, радуется ей. Весь лес — как бы орган огромный, Где в золоте и серебре Звучит, рождаясь на заре, Пернатых гомон неуемный. Они поют в такую рань! О, что за чудный дар Фортуны! О, боже мой, какие струны Осилят слабую гортань? Крестьянин возится с волами, Он ладит плуг, крепит ремни. Мой зайчик, ну повремени, Еще управишься с делами. Но запоет веретено — И, крадучись, уходит дрема, И, словно свежая солома, Сияет золотом окно, Спросонья паж себя терзает: Он только что с Клориной был И не успел растратить пыл, А греза мигом ускользает. Кузнец по наковальне бьет — И раскаленная подкова Шипит в чану с водой, и снова Он тяжкий млат пускает в ход. Вставай, мой ангел, еле-еле Мигает огонек свечи, Стыдясь зари; ее лучи Коснулись пурпуром постели. Вставай, моя любовь, манит Лилей и роз хитросплетенье В садах, но краше их — цветенье Твоих, столь сладостных, ланит.

ПОЛЬША

ДАНИЭЛЬ НАБОРОВСКИЙ

ЯНУ КОХАНОВСКОМУ, ПОЭТУ ПОЛЬСКОМУ, ЭПИТАФИЯ

Почил тут, кто почил тут, ты ж не по надгробью Суди его, прохожий, но по бесподобью Всех доблестей. Сей Фебу ревностный радетель Непревзойден есть в слоге, стих тому свидетель,

OMNIA SI PEBDAS FAMAM ETC. [10]

Слава малого значит, коль денег не будет, Как ни бедствуй, а ближний полушкой не ссудит, Perdas [11] — словцо худое, надобно servare [12] , Дабы не побираться Христа ради встаре. Omnia [13] сам утратив, всяк свое хлопочет И — где там! — на подмогу поспешать не хочет. О, memento, memento [14] бедствий человеки, О тебе помышляя, не знали б вовеки. Эх, несчастье, несчастье, будь ты кмет сермяжный, Драть тебя на конюшне стал бы я в день кажный.

10

Начало

пословицы: «Потерявший славу все теряет» (лат.).

11

Потеряешь (лат.).

12

Беречь (лат.).

13

Всё (лат.).

14

О, помни, помни (лат.) [начало пословицы «Помни о смерти»].

НА ОЧИ КОРОЛЕВНЫ АГЛИЦКОЙ, КОЯ БЫЛА ЗА ФРЫДЕРИКОМ, ФАЛЬЦГРАФОМ РЕНСКИМ, ЗВАННЫМ В КОРОЛИ ЧЕШСКИЕ

Дочь славного монарха, очи твои, право, Покуда правит миром Купидона право, Не очи, но светильни две неумолимых, Сжигатели до пепла сердец неутолимых. Не светильни, но звезды, коих ясны зори Незапным ветром молят шумливое море. Не звезды, ино солнца, блещущи вельможно, Свет коих смертным оком и понять не можно. Не солнца, ино тверди, ибо тож подвижны, И цветом лучезарным небесам сподвижны. Не тверди, ино боги, силою велики, Пред коими земные клонятся владыки. Не боги, ибо разве ж бессмертные боги К сердцам людским бывают столь грозны и строги? Не тверди, тверди кругом одинаким ходят. Не солнца, солнца токмо всходят и заходят. Не звезды, эти меркнут, тая пред утрами. Не светильни, тем только б совладать с ветрами. Твои же, королевна, очи суть в итоге Светильни, звезды, солнца, небеса и боги.

МЫСЛЬ: CALANDO POGGIANDO [15] ТО ВНИЗ, ТО ВВЕРХ

Мир — море, человек же — в бурном море судно, Несчастья — скрыты рифы, счастье — солнце скудно. Где ясна мысль — кормило, где разум не дремлет, Буссоль где — добродетель, там бедствий не емлют: То вниз, то вверх, то в боки судно волны скважит, Так пользуясь погодой, как море укажет. Все в мире преходяще, ибо хоть велики Со светочем Титана месяц мутноликий, Но всходят и заходят с твердью сообразно —

15

Опускаясь и возносясь (uтал.)

Что ж человек, коль небо пребывает разно!

ИЕРОНИМ (ЯРОШ) МОРШТЫН

(АЛЬЦЕСТА, ЖЕНА ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ, ЗА МУЖА СМЕРТЬ ПРИНЯВШАЯ) ТАК У ЛЮДЕЙ, У НАС ЖЕ ВОТ КАК

У язычников женки мерли вслед за мужем, Ныне ж над свежим гробом пляшем и не тужим. Не то чтобы за мужа здравия лишится Иная, но его же здравье скрасть схитрится. Один испустит душу — с другим пред налоем. Нынче свадьба, а завтра — вздохнем и зароем.

СОНЕТ

Девки, музыка, брашно — и унынье не страшно Меланхоликам; то-то разгрустится забота. Какова тебе дудка, такова и погудка. Так что в танец пускайся, удручаться закайся. Кто поет в доброй воле, тот нальет мне поболе. Сушит душу забота, вот и выпить охота. Нy-ка, парни, девицы, начинайте резвиться. У кого ус отвислый, тот сиди себе кислый. Панны любят стоячий и дадут — не иначе — В дар тому бел-платочек и тугой перстенечек. Так что, чада, в работу — Зосю или Дороту В круг влеки! Там цимбалы горячи и удалы. Чары две налил ежли, мне одну двигай, — нежли Пить сам-друг их, мы сдвинем чаши и опрокинем.

НА ДИВНУЮ РУКУ ОДНОЙ ГОСПОЖИ

Руки прекрасней люди не видали, И в целом мире сыщется едва ли, Что б с ней сравнилось. Снег не столь блистает, Воск не прелестней, хоть теплея тает. На палец вздетый адамант колючий, Запястья вкруг злат-обруч самолучший — Всё суть безделки! Право, мнится сделкой Союз красы с драгою, но безделкой. Ведь столько власти та рука имеет, Что в хвори мнимой воскрешать умеет; Спасет от судорг; ежли полужива Коснется тела. Сила особлива Враз со здоровьем телу прибывает. Она жив росте сильпо пособляет. Счастливо тело и член каждый — оный Ее касаньем к жизни воскрешенный. Лишь бы подоле воскрешать хотела. А что в руке, то и в ногах имела.

САМУЭЛЬ ТВАРДОВСКИЙ ИЗ СКШИПНЫ

ДАФНА, В ЛАВРОВО ДЕРЕВО ОБРАТИВШАЯСЯ СЦЕНИЧЕСКИЙ ПРОЛОГ

Четыре Зефира, южных ветерка, привечают Зорьку.

1

Первый Зефир

О ночь, поддайся, развейтеся, мраки! Сгиньте, туманы и тени ужасны! Являет Зорька румяные знаки, Лучи светила предвосхитив ясны. Тварь водяная и пернатый всякий, Все славословьте ее согласны. Она проснулась, ждет природа Феба, Печальны тучи утекают с неба.