Фанфан-Тюльпан
Шрифт:
— Смею надеяться, что вы мне покажете это волшебное убежище…
— Госпожа Фавар и мадемуазель Фикефлёр переодеваются в комнате управляющего замком, которая выходит прямо в оранжерею, где построили сцену. Мы сейчас нанесем им визит.
— О, вы — самый замечательный друг на свете! — восторженно воскликнул Д'Орильи.
Но он тут же замолк.
Маркиза де Помпадур, окруженная пышной свитой, выступала чуть впереди знаменитого гостя, о прибытии которого она только что была оповещена.
На заре своего могущества и славы, в расцвете красоты, которая заставила сластолюбивого
Эскортируемый множеством офицеров, Морис Саксонский, возвышавшийся над всеми благодаря своему гигантскому росту, выступал рядом с ней, тяжелым шагом, со столь величавой осанкой, что заставлял склоняться перед ним самые заносчивые головы.
Казалось, он находился в наилучшем расположении духа и был счастлив откликнуться на столь лестное приглашение, ибо на этот раз он, против обыкновения, не заставил себя уговаривать. Нет сомнения, что маркиза де Помпадур не чувствовала бы себя настолько польщенной, если бы знала истинную причину его согласия.
Разумеется, было весьма приятно для великого военачальника быть принятым в качестве главного гостя вечера, женщиной такой привлекательности и такого ума. Но самой сильной приманкой для Мориса Саксонского было известие, что в Шуази будет выступать госпожа Фавар. Он был пылко влюблен в актрису и не знал, как найти предлог, чтобы встретиться с ней. И теперь галантный маршал, склоняясь перед фавориткой короля, думал о госпоже Фавар. А маркиза, благосклонно протягивая руку для поцелуя, ворковала:
— Господин маршал, милости просим посетить эти стены, которые ваше посещение прославит навсегда и оставит в них незабываемые воспоминания. Благодаря вашему присутствию отныне Храм Любви превратится в Храм Славы!
— На мой взгляд, — галантно возразил маршал, — эти стены — прежде всего — Храм Красоты!
Маркиза с улыбкой приняла комплимент, вполне оценив его изящество. Затем, голосом, в котором слышалось огорчение, добавила:
— Его величество просил меня предупредить вас, что, к его великому сожалению, его задерживают дела в Версале и он не сможет присутствовать на спектакле. — Тут грациозным движением она подала маршалу руку и направилась к зрительному залу, сопровождаемая нарядной толпой приглашенных.
Пока маркиза де Помпадур и маршал Саксонский усаживались в раззолоченные кресла, заново обитые Обюссоном и поставленные несколько впереди всех остальных, госпожа Фавар и мадемуазель Фикефлёр, уже вышедшие на сцену до поднятия занавеса через маленькую дверь в ее глубине, в щелку разглядывали партер.
Перетта была очень взволнована тем, что ей придется выступать перед самим маршалом Саксонским и, особенно, перед фавориткой короля; ее сердце сильно билось. Вдруг она громко вскрикнула. В третьем ряду она увидела Робера Д'Орильи, который тихо беседовал со своим другом Люрбеком.
— Опять он… — пробормотала она про себя,
Пьеса, которая шла на сцене, принадлежала Фавару и называлась «Три султанши». Она была очень изящна и восхитительно сыграна двумя исполнительницами, которые завоевали у публики, вообще говоря, весьма требовательной, полный успех.
Влюбленность и восхищение госпожой Фавар не помешали, тем не менее, маршалу обратить внимание и на Перетту.
— Кто она такая, эта юная Фикефлёр? — спросил он у маркизы Помпадур. — Я не припомню, чтобы приходилось раньше видеть ее на сцене.
— Это крестьяночка из Нормандии, — объяснила фаворитка короля. — Фавар подобрала ее на пути, как она сама мне рассказывала, в момент любовной драмы. Бедняжка, кажется, бросилась в воду из-за того, что ее жених ушел в армию. Но ее спасли.
— Забавная история! — воскликнул маршал и добавил: — Когда-нибудь я попрошу госпожу Фавар рассказать ее мне поподробнее.
— Господин маршал, — лукаво улыбнулась маркиза де Помпадур, — я полагаю, что госпожа Фавар будет очень польщена, услышав из ваших уст похвалу своей ученице.
— Маркиза, — поторопился объявить маршал, — если вы мне разрешите, я прямо сейчас отправлюсь выразить ей свое почтение.
— О, разумеется, господин маршал! — ответила фаворитка короля.
В это время был как раз антракт. Госпожа Фавар и Перетта вернулись в свою гримерную. Почти сразу же раздался негромкий стук в дверь. Так как на вопрос «Кто там?» никто не ответил, Перетта сама приоткрыла дверь. У дверей стояли двое молодых людей, держа шляпы в руках. Это были маркиз Д'Орильи и шевалье де Люрбек. Перетта хотела захлопнуть дверь, но Люрбек уже успел проскользнуть внутрь, сопровождаемый своим другом.
— Сударь! — покраснев от гнева, возмутилась госпожа Фавар. — Вы могли бы знать, что ко мне не входят без предупреждения!
— Тысяча извинений! — вскричал Люрбек. — Непреодолимое желание выразить вам свое восхищение заставило нас забыть об этом правиле!
А Робер, который уже подошел вплотную к Перетте, сказал:
— Мадемуазель, умоляю, простите того, кто восхищается вами так же сильно, как любит вас!
Он протянул руку, чтобы схватить руку Перетты. Госпожа Фавар, уже в ярости, помешала этому.
— Наверно, вы либо сошли с ума, либо пьяны, господа, судя по тому, как вы себя ведете!
— Мы и пьяны и безумны от любви! — дерзко ответил Люрбек, пытаясь обнять актрису, а Д'Орильи, который, казалось, уже совсем потерял голову, прикоснулся губами к обнаженному плечику Перетты.
— Какая подлость! — закричала, отбиваясь, госпожа Фавар. — На помощь! Помогите!
В этот момент дверь распахнулась, и в проеме появилась высокая и могучая фигура маршала Саксонского. В изумлении и испуге маркиз и шевалье отскочили в разные стороны. Морис Саксонский, нахмурив брови и покраснев от гнева, приблизился к Д'Орильи, который дрожал, как осиновый лист, и, уронив нечаянно записку, белевшую в его руке, схватил лейтенанта за горло и зарычал громовым голосом: