Фантастические сказки
Шрифт:
– За что соотечественники справедливо выражают ему свои чувства благодарности и восхищения.
Потом шесть свидетелей выступили вперед и поручились за Вентимора. У него мелькнуло мучительное сомнение в том, ясно ли они сознают принимаемую на себя ответственность, но было поздно предупреждать их, и ему оставалось только надеяться, что они более знают об этом деле, чем он.
После этого городской казначей принялся читать ему адрес, и Гораций слушал с покорным недоумением. Казначей упомянул о единодушии и об энтузиазме, с которыми была принята резолюция, и сказал, что для него это приятная и почетная обязанность, как представителя древнего города, обратиться с «несколькими словами» (выражение, по-видимому, мало соответствовавшее истине) к виновнику торжества, внесение имени которого в список почетных граждан города Лондона является честью скорее для них, чем для него.
Это было лестно, но Горацию такие любезности показались преувеличенными почти до неприличия, хотя, конечно, это зависело от величины его заслуг, о которых ему еще предстояло узнать. Оратор приступил к чтению «Почетного перечня славных лондонских граждан» и Гораций содрогнулся от священного ужаса.
Боже, что там были за имена! Какие геройские поступки! Как могло случиться, что он - самый обыкновенный Гораций Вентимор, перебивающийся архитектор, прозевавший свой единственный шанс, мог совершить (к тому же совершенно бессознательно) что-либо, не являющееся комично-незначительным в сравнении с теми великими деяниями?!
У него появилась болезненная фантазия, будто мраморные богини или те неведомые фигуры напротив него, которыми украшено подножие памятника Нельсону, глядят на него с леденящим презрением и негодованием, будто статуя Веллингтона признала в нем отъявленного обманщика и отвернула голову с холодной надменностью и будто изображение Лорда-мэра Бэк-форда, справа от эстрады, вот-вот оживет и разоблачит ложь.
– Приступаю теперь к перечислению ваших собственных выдающихся заслуг, - услышал он вдруг.
– Вы, должно быть, знаете, милостивый государь, что обычно упоминается только самая главная из них, которую сочли достойной всенародной признательности.
Гораций почувствовал облегчение и подумал, что это - самая разумная и, в данном случае, самая необходимая формальность.
– Но при данных обстоятельствах, - продолжал оратор, - я чувствую - и это чувство, несомненно, разделяется всеми присутствующими, - что было бы излишне, почти дерзко, утомлять слух собрания сухим перечнем деяний, с которыми оно и так более чем знакомо.
– Здесь его прервали оглушительными и длительными аплодисментами, после чего он продолжал: - И потому, мне остается только пожать от имени Корпораций вашу руку, как почетному гражданину города Лондона.
Говоря это, он протянул Горацию копию присяги на верноподданство, которую тот должен был прочитать вслух. Вентимор не имел ничего против того, чтобы присягнуть на верность и преданность «Великой Государыне нашей, Королеве Виктории», или на повиновение Лорду-мэру и поклясться в готовности открывать ему всякие заговоры против королевы, если он узнает о таковых. И потому он довольно бодро принес присягу, в надежде, что теперь, уж наверно, церемония пришла к концу.
Однако, к его великому горю и ужасу, Лорд-мэр встал с явным намерением произнести речь. Он сказал, что решение города почтить Горация Вентимора величайшей честью было принято - здесь он замялся, - было принято несколько поспешно. Лично он предпочел бы иметь больше времени для подготовки праздника, более соответствующего и достойного такого исключительного случая. Он уверен, что его чувство разделяют все (так, очевидно, и было, судя по громким, единодушным аплодисментам), однако, по причинам… по причинам, всем известным, срок подготовки был слишком недостаточен. Корпорация уступила (для нее всегда было и будет удовольствием и гордостью уступать) непреодолимому желанию народа и сделала все, что было возможно, в такой ограниченный, можно сказать, беспримерно ограниченный срок. Он осмеливается утверждать, что самый прекрасный лист в сегодняшнем лавровом венке г-на Вентимора - это необыкновенный энтузиазм и единодушие не только здесь, в этом величественном зале, но и на улицах обширной столицы. В данном случае это является достойной данью любви и восторга, которые г. Вентимор сумел внушить всему великому народу, богатым и бедным, знатным и простым. Он не задержит больше своих слушателей. Ему остается только попросить г-на Вентимора принять золотой ларец со списком почетных граждан, и он уверен, что их знаменитый гость, перед тем, как вписать свое имя в список, почтит их изложением событий, в которых он играл такую замечательную и выдающуюся роль.
Гораций машинально взял ларец. Раздался единодушный крик: «Речь!», в ответ па который Гораций беспомощно и умоляюще покачал головой, но напрасно. Он очутился у перил эстрады, и гром аплодисментов избавил его почти на две минуты от необходимости всякой попытки заговорить.
Он воспользовался этим промежутком, чтобы привести в порядок свои мысли и подумать о том, что ему лучше всего сказать или сделать в данном затруднительном положении. Уже некоторое время в его мозгу зародилась мысль, которая теперь почти перешла в решение. Он чувствовал, что прежде, чем скомпрометировать себя или позволить так любезно принявшим его властям погубить безвозвратно их репутацию, должен выяснить свое положение, и хотя бы только для этого ему необходимо произнести какую-нибудь речь. Решившись, он почувствовал себя свободным от нервозности, замешательства и неловкости. Убежденный, что лучшим исходом будет полная откровенность, он обратился к собранию спокойно и неустрашимо.
– Милостивые государи и милостивые государыни, - начал он звонким голосом, который достиг до самой отдаленной галереи и сразу привлек внимание.
– Если вы ожидаете от меня рассказа о том, что я совершил, чтобы удостоиться подобного приема, то боюсь, что вы будете разочарованы. Ибо лично я убежден, что абсолютно ничего не сделал.
Послышался общий крик: «Нет, нет!» - и возбужденный ропот протеста.
– Очень приятно слышать ваши приветствия и я премного благодарен вам за все это. Но все-таки должен повторить, что не знаю за собой ни одной заслуги перед страной или нашим великим Городом, которая достойна была бы хоть какой-нибудь признательности с вашей стороны. Я хотел бы сознавать обратное… но сущая правда заключается в том, что если я и сделал что-либо, то факт этот окончательно и безнадежно ускользнул из моей памяти.
Опять послышался ропот уже с некоторым оттенком раздражения, и он услышал, как Лорд-мэр, позади него, заметил городскому казначею, что речь эта совсем не подходит к случаю.
– Я знаю, что вы думаете, - продолжал Гораций.
– Вы думаете, что это ложная скромность с моей стороны. Но ничего подобного! Я не знаю, что я сделал, но ласкаю себя надеждой, что вы все лучше осведомлены. Потому что Городская Дума не вручила бы мне этой прекрасной шкатулки… Вы не собрались бы сюда все, если бы вы не были твердо уверены, что я чем-нибудь заслужил это.
– Новый взрыв аплодисментов.
– Вот именно!
– начал Гораций спокойно.
– Теперь не будет ли кто из вас так любезен сказать мне в нескольких словах, в чем моя предполагаемая заслуга.
Его слова были встречены гробовым молчанием и каждый с бледной улыбкой смотрел на своего соседа.
– Ваша милость, - сказал Гораций Лорду-мэру, - обращаюсь к вам с просьбой: объясните мне и этому достойному обществу, чего ради мы собрались сюда!
Лорд- мэр встал.
– Считаю достаточным сказать, - заявил он с достоинством.
– что представители города и я единодушно решили даровать вам ого звание по причинам, которые излишне и гм… гм… неуместно разбирать здесь.
– Мне очень жаль, - продолжал Гораций, - но я должен настаивать, и не без цели… Может быть, городской казначей мне ответит?… Нет? В таком случае, секретарь города?… Тоже нет? Я так и думал. Никто из вас не может дать мне объяснений, а знаете ли, почему? Потому что объяснять нечего. Прошу вас, потерпите еще секунду. Я знаю, что вы чувствуете себя неловко, но поймите, что я чувствую себя бесконечно хуже. Никак не могу принять почетного гражданства, если есть хоть малейшее сомнение в действительности моих заслуг. Это было бы плохой благодарностью за ваше гостеприимство и к тому же низко и непатриотично, если б я позволил вам почтить недостойного столь высоким отличием, которое от этого утратило бы цепу. Если после всего, что я вам скажу, вы все еще будете настаивать на том, чтоб я принял эту честь, я, конечно, не буду столь невежливым, чтоб отказываться. Но в самом деле я не чувствую, за собою права вписать мое имя в ваш славный список безо всяких объяснений. Если я это допущу, то этим невольно подпишу, пожалуй, смертный приговор самому установлению.
Все затаили дыхание, молчание стало до того напряженный, что можно было бы услышать падение булавки. Гораций прислонился к перилам боком так, чтобы видеть лицо Лорда-мэра, а также часть своей аудитории.
– Прежде чем продолжать, - сказал он, - я предложил бы, с вашего позволения, немедленно удалить всех репортеров.
За репортерским столом тотчас послышался злобный ропот неудовольствия, к которому присоединились и многие из гостей.
– Мы, по крайней мере, - произнес красный от досады Лорд-мэр, вставая, - не имеем оснований бояться огласки. Я отклоняю предложение и отказываюсь делать подобные распоряжения.