Фантазеры
Шрифт:
Столбов, спокойно повернувшись к Михаилу, словно инженер-лейтенант Доватор не был для него достойным противником, продолжал:
— Платон писал о дельфине, который дружил с мальчиком, о дельфинах, которые спасли человека. Однако дельфины помогают плыть и раненым акулам, своим врагам, с которыми они, по твоим же словам, никаких контактов устанавливать не собираются.
— Не врешь, Игорь? — с надеждой спросил Карпенко.
— Не вру, Миша из семейства карповых.
«Мальчик эрудированный. Но второй раз обыгрывать фамилию не по-джентльменски. Мальчик эрудированный,
— А вы, Столбов, не задумывались, что если встать на позицию Михаила Карпенко, — Доватор специально сделал ударение на фамилии, — то можно предположить, что столь древнее общество, ведь дельфины, возможно, старше человечества, могло выработать свою этическую культуру. Допускаете?
— Допускаю, — снисходительно согласился Столбов.
— А если так, то, может быть, у них существует правило не добивать поверженного противника. — Доватор помолчал, давая аудитории время освоиться и с подтекстом.
— Забавная мысль. Может быть, вы ее разовьете, товарищ инженер-лейтенант?
«Не знаю, как остальные, а Столбов все понимает и, видно, готовит какой-то встречный удар, — подумал Доватор. — Ладно, посмотрим, кто кого». И вслух:
— Видите ли, Игорь Александрович (хорошо, что я запомнил его отчество, я ему продемонстрирую, как с полным уважением к противнику можно спорить. Мальчик еще не знает, что грубость и снисходительность — оружие слабого). Видите ли, Игорь Александрович, настоящая этическая система, проникнутая гуманизмом, может быть выработана только хорошо развитым интеллектом, уверенным в своей силе и избавленным от комплекса неполноценности. Тогда нет потребности смотреть на окружающих с превосходством.
— Почему? — не выдержал Карпенко.
— Потому что с позиции превосходства один шаг до жестокости.
— Вы считаете, что человек высокого интеллекта должен обязательно нянчиться с окружающими?
— Да.
— Это требует доказательств.
— Посмотрите на Михаила Карпенко, по-моему, он физически самый крепкий в нашей БЧ.
— Возможно, даже на всей лодке.
«Почему взрослые так легко мирятся с физическим превосходством другого и так тяжело с умственным? Кто-то из гроссмейстеров утверждал, что проигрыш в шахматы воспринимается значительно болезненней, чем в любой другой игре. Наверно, в начале века было иначе». И вслух:
— И, мне кажется, он не злоупотребляет этой силой.
— Да.
— Выходит, сила порождает доброту. Иначе бы Михаил оставлял вас всех без компота, — Доватор решил шуткой разрядить напряжение. Но Столбов не захотел такого конца.
— Вы смешиваете разные понятия: силу физическую и интеллект. Физическая сила ведет к флегматичности. Во всяком случае, часть энергии, необходимой для развития мышления, у сильных уходит в мышцы.
— Да? Пушкин, например, был физически очень одаренным человеком, прекрасным гимнастом и ходил с тростью, залитой свинцом, чтобы кисть была крепкой.
— Ладно, пусть Пушкин был мастером спорта.
«А мальчик, кажется, рассвирепел».
— Пусть Пушкин мастер спорта и у дельфинов есть понятия об этике. Но когда они распространяют их на акул, то, знаете, это похоже на то, что мы начнем думать об этических взаимоотношениях с медузами.
— А если мы решим, что, спасая раненых акул, дельфины совершают акт милосердия да еще сохраняют богатство океана? Ведь порой человек лечит раненого волка или тигра.
— Хорошо, акулу спасают из этики, человека ради контакта. А как же быть с разумными дельфинами, когда они спасают бревно, уже готовое идти на дно, и целая стая старательно тянет к берегу обыкновенный топляк? — Столбов победоносно улыбнулся. Мищенко, довольный, засмеялся: мол, знай наших, что нам всякие инженер-лейтенанты. Карпенко помрачнел.
— Вы, Игорь Александрович, зарядку любите делать?
— Дома любил.
— А почему вы не допускаете, что дельфины тоже могут тренироваться?
Михаил улыбается, и, кажется, не один Михаил. Столбов молчит. Дневальный свистит в боцманскую дудку: построение на обед.
«Похоже, я испортил аппетит Столбову. Ничего, он парень крепкий, как-нибудь выдержит».
«Этой осенью я не услышу шелеста листьев». — Доватор отвернулся от окна, оглядел квадрат пустой комнаты. Только у стены красный надувной матрас, рядам черный щегольской чемодан да на дверях болтается шинель.
«Скоро сюда поставят железную койку, тумбочку и стол. Пока я поживу один. Видно, в этом городе не слишком много холостых офицеров. Все-таки жаль, что Клемаш так любит асфальт. За курсантские годы я как-то привык, что там, где болтается пара бушлатов, там дом. И почему офицерам по форме бушлаты не полагаются?» — Доватор снова подошел к окну.
«Моя будущая боевая часть выглядит солидно, однако неуютно. Интересно, если бы это поручили Бате, как бы он оборудовал отсек?»
Доватор раскрыл большой блокнот и остро отточенным карандашом набросал эскиз. «Если вот так? Пожалуй, подойдет. А если…» — Доватор поднял глаза.
За окном непривычная осень, тронутая ранним снегом. Девочка лет пяти разговаривает с черным щенком. Щенок слушает вежливо, голову наклонил. Слушает, но к себе не подпускает. Так на Урале Галка беседовала с козой.
Девочка тоже наклонила голову. Кажется, она заплачет.
Юрий Евгеньевич улыбнулся, накинул шинель и вышел на крыльцо.
— Ко мне, — скомандовал Юрий Евгеньевич спокойно, и щенок послушно подбежал и начал обнюхивать ботинки.
— Скорее берите его на руки, а то он сейчас удерет. Он по ошибке.
Доватор нагнулся и подхватил щенка. Словно острые иглы вонзились в большой палец. От неожиданности Юрий Евгеньевич выпустил собачонку. Она перевернулась в воздухе, ловко встала на ноги и отскочила к девочке; задом прижалась к ее ноге и зарычала грозно, словно была по-настоящему большой собакой.
— Ну что ты наделал, Булька! — Девочка наклонилась и взяла собачонку за тоненький поводок. — Вы не бойтесь, она не бешеная. Она вас сначала за папу приняла. Она только его слушается. Идемте, я вам палец перекисью водорода прижгу.