Фатальная ошибка
Шрифт:
Я с удивлением посмотрел на автомеханика. Выражение «натерпеться страха» как-то не вязалось со всем его обликом.
— Вы что, боялись его? — спросил я.
Владелец автостанции сделал глубокую затяжку и выпустил целое облако дыма, плававшее кольцами вокруг его головы.
— Вам когда-нибудь попадались люди, которые, что бы ни делали, всегда делают что-то другое? Наверно, это звучит как какая-то тарабарщина, но именно так с О’Коннелом и было. А если сделаешь ему какое-нибудь замечание, он посмотрит на тебя так, точно ты пустое место, и волей-неволей возникает впечатление, что он берет твои слова на заметку и когда-нибудь обязательно использует их против тебя.
— Использует против тебя?
— Да, так или иначе. Такому
— А он никогда не выходил из себя, не был озлобленным?
— Он был таким, каким хотел быть в данный момент. Может, это и пугало в нем больше всего. — Автомеханик сделал еще одну смертельную затяжку и, не дожидаясь моих вопросов, продолжил: — Вот послушайте одну историю, мистер писатель. Это случилось лет десять назад. Я как-то задержался здесь допоздна — часов до двух-трех ночи, — и вдруг вваливаются двое юнцов, и не успел я глазом моргнуть, как у меня под носом оказалось дуло блестящей девятимиллиметровой пушки. Пока один из них вопил: «Долбаный мудак!», «Сучий потрох!», «Я щас в тебя всю обойму всажу!» — и всякое такое дерьмо, другой обчищал кассу. Я не особенно религиозен, но тут вспомнил все, что мог, и из «Отче наш», и про Деву Марию, потому как был уверен, что мне крышка. Затем они смылись без лишних слов, а я так и остался валяться тут за прилавком, наложив в штаны. Так что видите?
— Да, неприятная история, — сказал я.
— Да чего уж тут приятного! — улыбнулся он и развел руками.
— Но при чем тут Майкл О’Коннел?
Он выпустил струю дыма и медленно покачал головой.
— Ни при чем, — проговорил он членораздельно, — абсолютно ни при чем. Только всякий раз, когда я говорил что-нибудь О’Коннелу, а он ничего не отвечал и знай смотрел на меня со своим особым выражением, у меня было точно такое чувство, как и тогда, когда этот юнец наставил на меня свою пушку. Точно такое чувство. Говоришь с ним и всякий раз думаешь: может, из-за того, что ты сказал, скоро сыграешь в ящик.
8
Первые признаки паники
Наклонившись к монитору, Эшли вчитывалась в каждое слово на экране. Она сидела в этом положении уже больше часа, и спина у нее стала уставать. Мышцы голеней слегка подрагивали, словно она пробежала трусцой больше обычной нормы.
Электронные письма представляли собой ошеломляющую мешанину из любовных признаний, картинок в виде сердечек и воздушных шариков, плохих стихов, сочиненных О’Коннелом, и хороших стихов, украденных у Шекспира, Эндрю Марвелла [16] и даже Рода Макьюэна. [17] Все это выглядело до невозможности банально, по-детски, и вместе с тем вызывало у Эшли озноб.
16
Эндрю Марвелл(1621–1678) — английский поэт-метафизик.
17
Род Макъюэн(р. 1933) — американский поэт, композитор и певец.
Пытаясь понять, в чем заключается его «полезная информация», она так и сяк комбинировала слова и фразы из различных писем. В них не за что было уцепиться — не было никаких слов, набранных курсивом или заглавными буквами, которые могли бы послужить подсказкой. Промучившись почти два часа, Эшли в раздражении бросила карандаш. Она чувствовала себя бестолковой, неспособной понять элементарных вещей, не представлявших трудностей для любого любителя кроссвордов и головоломок. Она терпеть не могла подобные игры.
— В чем тут хитрость? Что ты хочешь мне сказать? — крикнула она, обращаясь к экрану и слыша в своем голосе несвойственную ему пронзительность.
Она вернулась к самому началу и стала вызывать одно сообщение за другим, тут же сбрасывая их и пытаясь отгадать загадку: ЧТО?
И тут она поняла что.
Сообщение Майкла О’Коннела не содержалось ни в одном из присланных им писем.
Оно заключалось в самом
Эшли вцепилась в ручки кресла и так резко откинулась назад, что чуть не опрокинулась. Голова у нее закружилась; она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.
Девушка повернулась и медленно оглядела комнату. Майкл О’Коннел провел здесь всего одну ночь, да и то не целиком. Они оба были слегка пьяны, и она пригласила его к себе. И теперь, трезвая и напуганная, Эшли пыталась воспроизвести в памяти события той ночи. Она никак не могла вспомнить, сколько бокалов он опрокинул. Пять? Или всего один? Может быть, в то время как она пила, он лишь притворялся? Вся атмосфера того вечера была какой-то разнузданной, совершенно чуждой ей, но она пребывала в нервном возбуждении и поддалась этому настроению. Они торопливо скинули одежду, путаясь в ней, и яростно накинулись друг на друга. Это было нетерпеливое, стремительное совокупление без всякой нежности. Все длилось считаные секунды. Насколько Эшли помнила, сама она, по крайней мере, никаких нежных чувств при этом не испытывала. Для нее это был бунт, подобный взрыву акт освобождения от накопившегося напряжения, из-за которого она и была в тот момент способна на безрассудные поступки. Она переживала последствия бурного и неприятного разрыва с приятелем, отношения с которым завязались еще на первом курсе и тянулись аж до последнего, несмотря на растущее взаимное неудовлетворение и регулярные ссоры. Кроме того, Эшли была поглощена заботами, связанными с окончанием колледжа и выбором пути, и к тому же чувствовала себя изолированной от родных и друзей. Все в ее жизни, как ей казалось, совершалось по принуждению, принимало неестественные формы, было перепутано и негармонично. Среди всей этой неразберихи и случилась эта окаянная встреча с О’Коннелом. Он был красив, обольстителен, отличался от студентов, с которыми она встречалась в колледже, и она не обратила особого внимания на то, с каким странным выражением, лишенным всякой романтики, он поедал ее глазами за столом, словно стараясь запечатлеть в памяти каждый дюйм ее кожи.
Она только головой покачала.
После полового акта они откинулись на подушки. Эшли ощущала кислый вкус во рту, перед глазами все плыло, и она сразу провалилась в сон. А он что делал? Он закурил сигарету. Утром она поднялась, не приглашая его повторить вчерашнее, соврала, что у нее деловая встреча, и, не поцеловав его и не предложив завтрака, удалилась в ванную, где стала тщательно тереть себя губкой под горячими струями воды, словно старалась смыть чужой запах. Она надеялась, что он в это время уйдет, но он не ушел.
Эшли помнила последовавший за этим краткий разговор, натянутый и полный фальши. Она напустила на себя холодный деловой вид, всячески стараясь дистанцироваться от него, пока наконец не повисло долгое молчание, во время которого О’Коннел пристально смотрел на нее. Затем он улыбнулся, кивнул и, не сказав почти ни слова, вышел.
А теперь, оказывается, у них необыкновенная любовь. Откуда бы ей взяться?
Эшли вспомнила, с каким каменным лицом он покидал ее квартиру, и поежилась.
Другие мужчины, с которыми ей случалось провести ночь, уходили либо сердитыми, либо настроенными оптимистично и даже с некоторой бравадой. О’Коннел же повел себя иначе. Он заморозил ее своим молчанием и удалился. Как будто был уверен, что уходит ненадолго, подумала она.
Пока она спала и долго мылась в ванной, он мог делать у нее за спиной все, что угодно. Был ли выключен ее компьютер? Что лежало на письменном столе? Какие номера и пароли он узнал? Что он успел разнюхать?
Вопрос был непраздный, но она даже боялась над ним задумываться.
Комната опять закружилась у нее перед глазами. Эшли вскочила, кинулась в ванную, склонилась над унитазом, и ее вырвало.
Умывшись, Эшли села на краю кровати, набросив на плечи одеяло, и стала думать, что ей предпринять. Она чувствовала себя как жертва кораблекрушения, выброшенная на берег после многодневного кружения по морю.