Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Ваше печальное отсутствие мы старались заполнить здравой беседой о разнице показаний в градусниках Реомюра и Цельсия.
– - Вот как? А умнее темы вы не нашли? Реомюр и Цельсий -злостные враги мира христианского, а их градусники -- чтобы дьявола тешить. По-моему, -- решила Мария-Терезия, -- тут и говоритьто нечего: холодно -- так знобит, а жарко -- так потеешь. Иди в кабинет. А ты, Франц, останься, -- велела она мужу.– - И передай от меня своей княгине Ауэрспейг, что у нее шея как у цапли. При такой тонкой шее не нужно даже топора -все быстро
В кабинете она сказала Кауницу, что молилась и плакала уже достаточно: теперь, наученная опытом борьбы с Пруссией, она забудет обо всем, что находится на севере, -- ее внимание отныне приковано к Буковине, Сербии, Галиции и Болгарии:
– - Дунайское устье должно быть нашим, и через Дунай мы вплывем сразу в Черное море...
Кауниц ловко увел ее мысли в сторону Польши.
– - Римская империя, -- доказывал он, -- не может допустить, чтобы поляки избрали королем... поляка. На что же существуем мы, немцы? Великое несчастье, что умер наш друг Август Третий и вслед за тем умер его сын... простите, я забыл, отчего он умер.
– - Зато я помню! Продолжай, канцлер.
Кауниц продолжал: Россия постепенно втягивается в наступательную политику. Екатерина пушками выбила из Митавы саксонского принца Карла, укрепив в Курляндни престол своего вассала герцога Бирона; Петербург дерзко насмехается над претензиями Дрездена к занятию польского престола, а патриоты Речи Посполитой слезно взывают к ее милосердию -- просят военной помощи.
Мария-Терезия изучила свою секретную бухгалтерию:
– - На производство скандала в Польше у меня есть не больше ста тысяч гульденов. Ты же сам знаешь, что на такие денежки можно купить лишь таратайку для метрессы Радзивилла. А без десяти миллионов (!) в польские дрязги нам лучше не соваться.
– - Но патриоты польские просят от нас интервенции!
Матрона затрясла мощной грудью и плечами:
– - Ты разве не видишь, что я дрожу, как венгерская цыганка на морозе, при одном лишь слове "Пруссия"! Откуда мы с тобой знаем: может, Фридрих давно заключил альянс с Петербургом? Я уже оплакала над гробами предков потерю любимой Силезии, а ты, канцлер, толкаешь меня в новую войну. Да случись такая -- и разбойник Фриц отберет у меня даже Богемию...
На все уговоры отвечала резко: нет, нет, нет!
Тогда Кауниц развернулся в сторону Версаля: давление австрийской политики приведет к нажиму Франции на султана турецкого, а султан пускай давит на Россию. Еще со времен кардинала Ришелье Франция привыкла ослаблять Россию ударами в ее подвздошину -- со стороны ногайских степей; руками крымских татар Версаль строил свою высокомерную политику.
Турецкий султан Мустафа III жил превосходно. Франция вооружала его эскадры пушками, Версаль снабжал его гарем гинекологами, и над Босфором гремели залпы, а в гареме уже плакали младенцы. Недавнее стечение планет небосвода было таково, что в полночь второго дня будущей недели следовало ожидать появление мудрейшего из султанов.
– - Ах, эта шалунья Зюльма? Так передайте французам, чтобы она родила точно в полночь второго дня следующей недели...
Гинекологам предстояла сложная задача! Но еще сложнее было положение великого визиря Рагиб-паши, которого султан вызвал в Сераль и, перебросив ему ногою шелковую подушку, объявил:
– - Сядь, а я буду стоять перед тобой, пока ты не объяснишь мне, что за шум возник в Польше...
Рагиб-паша отвечал, что он (лично он!) никогда и ничего хорошего от женщин не ждал. Русская императрица Екатерина, конечно, баба сумасшедшая. Она хлопочет о коронации Понятовского только затем, чтобы потом выйти за него замуж.
– - И сейчас она собирается ехать в Курляндию, чтобы от Бирона сразу же повернуть в Варшаву. Мне это секретное известие обошлось в триста пиастров, но я не жалею о потере ничтожных денег, зато счастлив донести правду о подлости русского Кабинета.
Мустафа III отсчитал ему только сто пиастров.
– - Я по себе знаю, -- сказал султан, -- что если женщине чеголибо захочется, то помешать невозможно. Она успокоится лишь в том случае, если ее зашьют в мешок и бросят в воды Босфора. Но я уверен, что, пока мешок не коснется далекого дна, женщина еще волнуется -- как ей утолить свои вожделения!
При этих мудрейших словах сам великий визирь, сам главный астролог, хранитель шубы султана, сторож султанского соловья и даже кормитель его попугая -- все они дружно задвигали бородами, выражая осуждение слабой женской натуры. Рагиб-паша сказал султану, что французский посол маркиз Вержен умоляет допустить его до света очей, пронзающих весь небосвод мира.
– - Пусть придет этот франк, -- милостиво разрешил Мустафа III (послов других стран в Турции называли "собаками").
Представитель Версаля на одном дыхании сообщил:
– - Увы, мы не имеем границ с Россией, чтобы сразу же наказать ее оружием. Но такие границы имеете вы... Русский посол Обресков достоин того, чтобы закончить жизнь в Бастилии (у нас) или в башне Эди-Куля (у вас).– - Вержен закрыл глаза и выкрикнул: Мне страшно сказать, что задумали в Петербурге: обручившись, Екатерина с Понятовским объединят Польшу с русскими пространствами, в которых человек теряется, как комар в лесу...
Если бы маркиз на этом остановился, все было бы хорошо. Но беднягу понесло дальше -- прямо в пропасть невежества:
– - Это значит, что империя османлисов... погибнет!
Вот тогда Мустафе III стало смешно:
– - К чему ты трагически заломил руки, которым не хватает лишь ножа Мельпомены, чтобы зарезаться перед любопытной публикой? Я лишаю тебя своего просвещенного внимания, и впредь можешь вести переговоры с моим...
Великий визирь Рагиб-паша уже выступил вперед.
– - Нет, -- осадил его султан, -- ты уже старый человек, а потому отдохни. Маркиз будет говорить с моим реис-эфенди [10].