Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Литовский деспот покорно склонил могучую выю пред потомком Чингисхана, знойное солнце Молдавии било прямо в его толстый, как бревно, багровый от полнокровия затылок.
– - Я уже не воевода литовский, -- сказал он.
– - А я перестал быть ханом крымским.
Радзивилл быстро выпрямился в седле от поклона:
– - Га! Это ли не повод для того, чтобы напиться?
Обоюдное несчастие повело по кругу их чаши.
10. ПУСТЬ ВСЕ ТЕРПЯТ
После того как не пустили его в Зимний дворец, чтобы танцевать, как другие танцуют, ушел несчастный Мирович, возымев намерение на бога положиться. Даже перед иконой
– - Боженька милостивый, слышь ли меня? Вот те крест святой, в возраст тридцатилетний придя, от горилки совсем отвращусь. А ныне пить водку стану умеренно, чтобы с ног не падать...
Мировичу было 22 года. Заступая в караул, он озирался, страшненько! Внутри крепости -- форт особый, и туда никого не пускают. Стал он выведывать -- кто там затаился? А никто не знал. Говорили, мается безымянный узник. На кухне кордегардии встретил Мирович барабанщика, который, у печки сидя, сырую кожу барабана просушивал, чтобы звучала звонче. Мирович об узнике спросил.
– - Иванушка там, -- отвечал солдат шепотом.
– - Какой Иванушка-то?
– - Тот, что в царях был, да не уберегли его.
– - Здоров ли он?– - спросил Мирович.
– - Чего ж не здороветь? Нам бы так: в обед и ужин, сказывали, по пять тарелок жрет. В день ему бутылка вина да пива шесть бутылок. А бочка с квасом у кровати стоит-хоть ноги полоскай!
– - А ты Иванушку видывал ли?
– - Упаси бог видеть -- разорвут клещами...
С этой минуты жизнь озарилась приятным ласкающим светом. Гетман-то Разумовский недаром внушал: хватай фортуну за чупрыну и тащи ее, чтобы другие завидовали. Мирович лежал на лавке в кордегардии, грелся под худенькой пелеринкой, думал. Будущее нечаянно воплотилось в том узнике, что упрятан за каменной кладкой секретного форта. Если удалось Орловым, почему не удастся ему, Мировичу?.. Вот когда табаку накурится, водки напьется, в карты наиграется. Сладкой судорогой корчился на голых досках подпоручик инфантерии. "А трубку-то!– - размышлял дерзостно.– - Трубку заимею такую же, какую у гетмана видел. Кафтан справлю, табакерку заведу, сестрицам на Москве пряничков куплю..." С такими мыслями Мирович в первые дни мая приплыл Невою в Петербург, нашел в Великолукском полку приятеля своего -- Аполлона Ушакова.
– - Маемся мы с тобой, -- сказал он ему, -- а куртизаны-то гляди как отплясывают. Нам тоже можно наверх вскарабкаться...
Один удар, один риск, один страх -- и фортуна твоя! Договорились клятвенно, пошли в храм Казанский и на последние грошики заказали по себе акафист и панихиду -- уже как по умершим.
– - А кто умер-то у вас?– - спросил дьякон.
– - Рабы Божий -- Василий с Аполлоном...
Послушали они, как их отпевают, и уговор скрепили:
– - Вдвоем все сделаем, чтобы измены не было, нам-то на двоих от Иванушки самые большие куски достанутся. Вот только подождать надобно, когда царица в Курляндию отъедет...
Но в конце мая Аполлона Ушакова отправили фурьером в Смоленск по делам казенным; на переправе через Шалонь кони вынесли на берег пустую кибитку, обитую рогожей, а самого Ушакова не стало -- пропал (утонул?). Мирович захотел новых пособников себе приискать. И начал зубы заговаривать служителям придворным. Один камер-лакей сам на опасную беседу навязался.
– - Ты в Шлюсселе караулы-то держишь?– - любопытствовал.– - А вот скажи -- Иванушка
Мирович сказал-да, там, и окна у него краской забрызганы, чтобы никто не подглядывал его. Стал он нарочно жалеть лакея:
– - Кафтанишко -- ай-ай!– - плох у тебя. Эх, не так при Елизавете вашего брата одевали, раньше-то и жизнь была веселее.
Камер-лакей охотнейше соглашался:
– - Осударыня новая лакеям чинов не дает. Ранее мы при царях послужим -- и в офицеры, бац! Мои приятели уже давно воеводами в провинциях служат, почтмейстерами в губерниях. А теперь всем нам, лакеям, подыхать в ранге лакейском...
Мирович сказал, что беду можно поправить, если царицу на царя переменить. А лакей ответил:
– - От добра худа не ищут! При Катерине зато воровать можно, сколь желательно. Посуди сам: дня не было, чтобы я из дворца с пустыми руками ушел. Уж что-нибудь (тарелку или конфет), а детишкам в радость, жене в забаву домой притащу... Ну-ка, придет Иван грозный! Он за такие дела все руки нам повыдергивает.
Слабы надежды найти героев среди лакеев... Возвратясь в Шлиссельбург, решил Мирович уповать едино на полковых пьяниц: "Во хмелю-то люди сговорчивей". Приметив капитана Василия Бахтина, начал он худое на императрицу наговаривать. И хотя Василий Бахтин не раз с лавки падал, но лыко вязая исправно:
– - Это ты прав! Худо нам. Опять же ране жалованья совсем не давали. А сейчас дают. Но при Елизавете -- серебром. А стерва ангальтска -- медяками... Получил я тут. Полмешка сразу. Не поднять. Нанял телегу. Везу. А сам думаю: ах, за што страданья таки? И говорю кучеру: заворачивай, мол. Он и завернул. Прямо в трактир! Купил я вина. На цел месяц. И вишь, гуляю.
А утром, когда его, трезвого, хотел Мирович далее в свои замыслы вовлекать, капитан Бахтин сразу за шпагу схватился.
– - Пшел вон! Чего разбрехался тут? Да я бога кажиный день молю за матушку нашу, государыньку нашу пресветленькую...
Значит, надо действовать в одиночку. Средь ночи Мирович проснулся в поту. Перед иконами дал Всевышнему новый обет: "Дьявольских танцев не творить!" Не плясать до тех пор, пока Иванушку царем не сделает. Зато уж потом... И виделась ему картина чарующая: во дворце Зимнем он фрейлину Скоропадскую увлекает в гопак, при этом лакей на блюде подносит ему шмат сала с чаркой шампанского, а все иноземные послы ахают в восхищении, когда Мирович закурит трубку, какой нет даже у гетмана...
Отныне Мирович во всем видел только указующий перст Божий: сам Всевышний привел его в караул Шлиссельбурга, Бог заставил барабанщика проболтаться об Иоанне, специально свел его с Ушаковым, даже слова гетмана о фортуне -- все это признаки благословения свыше. Но при этом Мирович продолжал слать челобитные в Сенат и лично Екатерине, взыскуя официальной милости.
На пороге предстал генерал-прокурор империи.
– - Матушка, -- доложил князь Вяземский, сияя как именинник, -- ревизию строгую учинил я, и вот тебе новая калькуляция: годовой доход России не шестнадцать миллионов, как издавна считали, а целых ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ МИЛЛИОНОВ... копеечка в копеечку!
Екатерина не сразу освоилась с новым бюджетом:
– - Благодарю. А теперь мне бы знать хотелось, в какой карман все эти годы влетали недосчитанные двенадцать миллионов?
– - Если старое ворошить, лес голов рубить надобно...