Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Хорошо жилось в Казани! Но особенно радовало Прошку сияние глаз девичьих, которые уже не раз замирали на нем. Анюточка Мамаева была пятнадцати лет -- уже невеста, и, когда Прошка похвалил сияние ее глаз, девушка сказала, что глаза у нее не папины:
– - А от мамочки, коя из породы дворян Рославлевых.
– - А я имею честь из поморов Курносовых быть!
– - Вы, сударь, фамилию свою вполне ликом оправдываете.
– - Что делать? Курносые тоже сердце имеют...
Прошка и намеки всякие пробовал
– - Вы кого-нибудь любите ли, сударыня?
– - Маменьку.
– - А еще кого?
– - Папеньку.
За такую осмотрительность Прошка ее похвалил:
– - Но я вас, сударыня, об иной любви спрашиваю.
– - Ах, сколь вы привязчивы, сударь! Да у меня ведь родня-то изобильная: и тетушки, и дядюшки -- мне есть кого любить.
– - А вот, скажем, если бы муж у вас появился...
– - И не стыдно вам такое мне говорить!
– - Любили бы вы его, сударыня?
– - Ежели родители прикажут -- конечно же.
– - Очень мне трудно, сударыня, беседу с вами вести...
На этом Прошка разговор о любви пока закончил.
Адмиралтейство же на реке Казанке стояло, место звалось Бежболда (по-татарски "семь топоров" означает). Матросы казанские из татар были набраны, на Волге они воевали с разбойниками, да и сами от разбойников мало чем отличались. Прохор Акимович начал браковать деревья, выговаривая со знанием дела, благо дело тиммерманское с детства ему привычное:
– - Сучок крапивный -- к бесу, откатывай! Табак с рожком -негоден. Ух, свиль-то какой, будто сама ведьма скручивала... Косослоя много у вас. Метик, отлуп -- сколько ж браку вы запасли! На што лес-то губили? Нет у вас в Казани порядку...
Все штабеля раскидал, отобрав лесины только добрые: их сразу клеймили с комля тавром адмиралтейским. И не знал парень, что, бракуя деревья, наживает врага себе лютого.
– - Вот ведь как бывает!– - упрекал его Мамаев.– - Ты с человеком со всей душой, последнее готов ему отдать, лучшего куска не жаль, а он... Зачем же ты, сынок, обижать меня хочешь?
Прошка и не думал обижать отродье Мамаево.
– - Данила Петрович, -- отвечал он, -- гнили-то разной и на питерских верфях хватает. На что мне лишнюю из Казани таскать? Я ведь не для себя -- для флота нашего стараюсь.
– - Вижу я, какой ты старательный! Нет того, чтобы уважить хозяина, который приютил, обогрел, поит да кормит...
Ложась спать, Прошка обнаружил под подушкой кисет с десятью рублями. Едва утра дождался -- вернул хозяину:
– - Уж не потерял ли кто? Возьмите.
– - Я ведь от добра, -- сказал Мамаев.– - Ты человек незнатный, едва из лаптя вылез, щей валенком нахлебался, так зачем мзду мою отвергаешь с таким видом, будто я враг тебе?
Тиммерман понял, чего домогается душа Мамаева: ему бы только тавро на лесе проставить! Но совесть свою парень
– - Денег от вас не возьму. Есть у меня деньги, нет у меня денег -- я лучше не стану. Детишки по лавкам еще не плачут, жена конфет не требует, с чего бы я волноваться стал?
– - Эх, дурак ты дурак!– - окрысился Мамаев...
На беду парня, Анюта дозволила ему поцеловать себя. И так им целование понравилось, что, не раздумывая, оба в ноги отцу повалились, прося благословения. Мамаев сказал:
– - Это кстати! Сейчас благословлю вас...
Взял лейтенант дочку за косу, намотал ее на руку и поволок в чулан, где и запер. А жениха шпагой на двор выгнал.
– - Эй, служивые!– - крикнул.– - Давайте бою ему...
Матросы казанские набежали в столь изрядном количестве, в каком Прошка их даже на верфи не видывал. Стали они метелить сироту поморскую с такой небывалой поспешностью, что не успевал отмахиваться. А лейтенант, хозяин очень гостеприимный, вокруг бегал, девизы злодейские возглашая:
– - Бей холопа! Жарь семя навозное... Мы-то от самого Мамая корень ведем, а он откель взялся такой? Бей...
Избили и разбежались. Мамаев в доме закрылся.
Прошка поднял с земли камень, шарах -- по окнам.
– - Эй ты... адмирал из лужи!– - крикнул он.– - Меня уж так били, как тебе, дураку, и не снилось. Но помни: еще все локти изгрызешь себе, будешь в ногах у меня валяться...
Всадил для верности еще два камня по окнам и ушел.
Жаль, конечно, Анютку! Уж больно глаза красивые...
Прошка Курносов доставил на верфи столицы восемь обозов с чудесным сухим корабельным лесом.
– - Без порока!– - доложил он в Адмиралтействе.
Лес проверили: тавро было пробито исключительно на добротных лесинах -- ни сучка, ни гнили, ни косослоя. Иван Логпшович прилежание в людях уважал, даже поцеловал парня:
– - Говорил же я тебе: ты хорош -- и мы хороши будем...
При докладе императрице Голенищев-Кутузов-Средний рассказал о рвении, проявленном тиммерманом П. А. Курносовым, на это Екатерина отвечала, что добрые поступки надобно поощрять:
– - В таких делах, кои интереса казенного касаются, полушками отдариваться нельзя. Мелочность в наградах -- порок вредный.
Она отпустила из "кабинетных" сумм 100 рублей для тиммермана -- с публикацией! Имя Прохора Курносова появилось в официальных прибавлениях "С.--Петербургских ведомостей", а Иван Логгинович велел парню собираться в Англию:
– - Ты, миленький, на джины с пуншами не набрасывайся там, а мы тебя ждать будем. Да высмотри секреты корпусного строения, чтобы корабли наши королевским не уступали...
Перед отплытием, скучая без знакомцев, Прошка навестил дом Рубановских, куда однажды относил книгу аббата Госта.