Фебус. Принц Вианы
Шрифт:
— Да, — сознался он. — Ссуды мы даем под двойной залог.
— А под вексель?
— Нет. Даже под ваш вексель, Ваше Высочество. Слишком велики риски. Даже если за вас поручится ваша царственная тетушка. А уж тем более, после такого пожара вы вряд ли где, Ваше Высочество, найдете кредит на обычных условиях.
— Микал, выйди, — приказал я.
Когда в каморке мы остались одни, я спросил.
— Вы покупаете интересные для вас сведения?
— Смотря какие? Но даже если это очень вкусные сведения, то у меня нет двух тысяч флоринов
Ну, нет, так нет, — подумал я, — информацию о начале сплошной кастильской инквизиции я могу продать и дома. Своим евреям.
— А не подскажете ли мне, уважаемый Иосиф, банкира в городе, который бы мог ссудить мне такую сумму?
— Почему бы не дать совета, хорошему человеку, Ваше Высочество? Извольте. За строящимся собором на улице Ювелиров. Четвертый дом слева, трехэтажный, по ходу отсюда снял на долгий срок баварский банкир, который вкладывает деньги в морскую торговлю с востоком, переправляя товар отсюда в Бургундию и еще дальше — в Империю, где их торговый дом поставщик двора императора Римского. У этого купца большие связи и сарацины часто ему сами привозят сюда товар. Вы видели всю из себя раззолоченную, красного дерева галеру на реке с тремя большими фонарями на корме?
— Не обратил внимания. Все вчера так сильно дымило.
— На ней сарацины привезли для баварца белых арабских меринов по заказу дюка нашего Франциска.
— Сарацины? — тут бровь пришлось поднимать уже мне.
Интересно. Во всех учебниках с арабами у Европы в эти века постоянная война. И если не Крестовый поход, то Реконкиста. Разве что только Генуя и Венеция с ними торговали, вперемежку с войной же.
— У них есть охранная грамота от дюка, — подмигнул мне меняла. — И право в наших водах ходить под бретонским флагом.
— Как же зовут этого достойного господина, который ведет торговлю с принцами и самим императором?
— Вельзер, Ваше Высочество. Иммануил Вельзер. Агент банковского дома из Аусбурга.
— Богатый дом?
— Очень богатый. Два года назад они предложили Римскому императору бочку флоринов за дворянский титул для семьи, только император на это не согласился.
— Бочку? — удивился я, прикидывая, сколько в стандартную сорокаведерную бочку можно уместить золотых монет. — Сто тысяч флоринов? Или больше?
— Сто тридцать тысяч триста шестнадцать монет, Ваше Высочество, — выдал меняла точную цифру. — К тому же он берет только четверть годовой лихвы с долга, а любой еврей вряд ли даст вам кредит на условиях меньше, чем сорок долей со ста в год. Поэтому и говорят, что если вам отказали в займе христиане, то еврей тут как тут. Но это не так. Без надежного залога еврей не работает даже за большой гешефт. А Вельзеры и Фуггеры берут у императора в обеспечение долга такие ненадежные залоги, как серебряные рудники.
— Интересные сведения, — не удержался я от реплики.
Тут же прикусил язык, но слово уже вылетело. Блин горелый,
Меняла с достоинством поклонился и спросил.
— Стоят эти сведения двух тысяч флоринов, Ваше Высочество?
Ага, хитрый аид уже унюхал свою выгоду и запустил намек на мое первое деловое предложение.
— Стоят, — ответил я утвердительно и совершенно серьезно. — Равнозначный обмен.
— На что? — меняла был весь во внимании.
— Папа подписал буллу Томасу Торквемаде, духовнику кастильской рениа*, об особых условиях инквизиции в Кастилии. Евреев изгонят с Пиренеев, а тех, кто из них уже крестился, будут долго преследовать: не совершают ли они еврейские обряды тайком. За малейшие подозрения маранов* будут пытать, а потом сжигать на площадях.
— Бог не попустит такого, Ваше Высочество, — убежденно произнес старик.
— Уже попустил. На очереди Арагон и Португалия.
— И что же им делать, чтобы спастись? — в глазах менялы появилась неподдельная озабоченность.
— Покинуть Кастилию самим, пока Торквемада не развернулся в полную силу. Пока они смогут спокойно, а не за бесценок, продать свои дома и уйти со всем скарбом. Можно и ко мне в Байону или Фуа, как это уже сделали ваши одноверцы из Прованса. Будете вести себя, как гости, а не как хозяева, с басками уживетесь. Они пока веротерпимы. А для бытовой ненависти у них есть каготы*. Деловой активности в ближайшие годы в моих землях будет много. Своих капиталов нам на все не хватит.
— Но инквизиция будет и у вас, такая же, я так понимаю?
— Пока мой дядя кардинал примас* церкви в Наварре, кастильской инквизиции у меня не будет. Но сам понимаешь, болтать на площадях об этом не стоит. Повредите только сами себе.
На площади Микал, оглаживая вороного, уже теребил мое стремя, готовясь его поддержать. Он пытался поначалу на самом деле играть роль живой ступеньки, становясь на четвереньки, только мне это претило, отдавало голливудским востоком. Сошлись на том, что он руками поддерживает мне стремя, когда я сажусь в седло, становясь, таким образом, фактически королевским стремянным. Чую, по этому поводу еще буча будет в Наварре. Стремянной — это все же придворная должность для нобилитета.
А шли бы они все лесом. Надо будет — в рыцари раба посвящу. И идальгию* дам с короной сеньора. И щит раскрашу. С этой мыслью я взобрался на спину своего вороного андалузца.
Микал, перекинув сумку с деньгами на грудь, также оседлал своего каракового жеребца. И наша кавалькада шагом поехала в обход торговой площади по часовой стрелке, раздвигая конями небольшую толпу собравшуюся оценивать наших коней. Будто бы мы их как конские барышники на продажу выставили. Пришлось вперед выдвигать стрелка, который не задумался над тем, надо или не надо пускать в дело древко своей рогатины. Только тогда и удалось вырваться из этого тесного плена.