Фебус. Принц Вианы
Шрифт:
Мдя… Совсем плохой стал. Не узнать девицу, которую сам же в прошлую бурную ночь неистово совокуплял, это что-то… Нормально так, да? Только по голосу и опознал. А тут еще такое… «Была я белошвейка и вышивала гладью…»
— У вас, оказывается, талант, мадмуазель, — оценил я ее работу, — Так почему же вы с таким талантом всего лишь подмастерье цеха блудниц?
— Белошвейки слишком мало зарабатывают для того чтобы я смогла выкупить свою семью из долгов.
— И сколько стоит в этом городе такой вышитый уголок?
— Обол. Один обол. И это еще дорого. У лучших мастериц. А так обол за дюжину.
— Сколько вы вышили платков, пока сидели тут в заточении?
— Все, что были тут на полочке — полдюжины. Нитки и иголка и складные пяльцы всегда со мной.
Мне были продемонстрированы остальные платки, которые хозяин постоялого двора оставил здесь для моего удобства.
— Как велик долг твоих родителей?
— Ваша милость, мне еще долго его отрабатывать. Не только его, но и лихву.
— Сколько?
Девушка залилась краской и тихо произнесла.
— Пять золотых.
Вынул из лядунки трофейный кошелек и отсыпал оттуда шесть «конных» франко. Вложил монеты в узкую ладошку девушки.
— Наваррский принц оценил твое искусство и это тебе по золотому за каждый платок. Если еще быстро пошьешь мне шелковое белье с такими же монограммами, то заработаешь еще. Хоть и не так много, как сейчас. А теперь иди что-нибудь поешь. Вечером скажешь мне как дела с моим новым бельем.
Закрыл ей ладошку, поцеловал в носик, и хлопнул по тугой попке, направляя к двери.
— Так это вы — наваррский принц? — восхищенно спросила девушка, оглядываясь в дверях. Глаза у нее при этом были как у юной фанатки группы «Иванушки International».
— Это я, — согласился с очевидным. — Самый настоящий принц Вианы и Андорры, инфант Наварры.
Девушка еще раз присела в реверансе и вышла.
— Я осмелюсь спросить вас, сир, почему вы так запредельно много заплатили за полдюжины платков? — спросил Микал, когда за девушкой закрылась дверь.
— Я платил не за платки, мой верный Микал. Я сейчас на твоих глазах купил легенду. Легенду о красивом, добром, справедливом и щедром принце. Всего за шесть золотых. Недорого.
Сел за стол, посмотрел на чистую столешницу. Немного помолчал, разгладил скатерть и сказал.
— Закрой дверь, Микал, и неси сюда деньги.
Когда Микал выполнил мой приказ, поинтересовался.
— Когда последний раз платили жалование моим людям?
— Да после того как сошли с корабля в Руане, сир.
— Сколько прошло времени?
— Ровно месяц, сир.
— Сколько получает конный стрелок в Беарне?
— Денье в день, сир, Сержант два денье. На войне в полтора раза больше.
— Итого?
Микал скривился правой стороной верхней губы, задрав глаза под брови. Высчитывает, наверное. Чрез минуту выдал.
— Одному стрелку тридцать один денье на всем готовом, Шесть стрелков, сир, — сто восемьдесят шесть денье. Вру, сир, пять стрелков — я же уже не стрелок. Пять стрелков это будет — сто пятьдесят пять денье. И сержанту шестьдесят два денье. Всего двести семнадцать денье.
— Молодец, — оценил я способности раба к арифметике. — Не зря тебя меняла хвалил. Математикус! Отсчитывай их долю. Половину в денье, половину в оболах. А люди из Фуа, на каких условиях служат?
— Шевалье д’Айю, сир, со своими людьми выполняет перед вами свой вассальный долг на собственный кошт. Почти два полных месяца.
— И сколько я ему должен заплатить сверх сорока дней?
— Лично ему три доли, как кабальеро. А его людям по одному денье. Итого шестьдесят денье его стрелкам и тридцать денье ему самому. Всего девяносто денье, сир. Выдайте все деньги ему сразу, а он сам разберется в своем копье кому сколько.
Приготовили на столе два кучки монет, и я накрыл их платками. Красивый вензель, снова отметил я работу девушки.
— Зови сержанта первым и скажи, чтобы взял пустой кошелек.
А сам, пока Микал бегает, выложил на подоконник все причиндалы к огнестрелу и сам пистолет.
— Сир, — послышалось за спиной.
Невысокий квадратный сержант, казалось, занял собой все пространство. Не в первый раз я удивляюсь такому эффекту.
— Сержант, вас-то мне и не хватало. Как идет служба?
— Все согласно положенному распорядку, сир. Два часа как моих людей сменили стрелки сьера Вото. Мои бойцы надеются догнать вас вчерашних в бражничестве и распутстве.
Шутит — значит, настроение хорошее. Кстати о шутках.
— Что-то я давно не видел своего шута.
— Сьер дю Валлон, сир, сказал, что пройдется по окрестностям, послушает, что говорит народ в городе. Ушел еще вчера вечером, как только вы уединились, и до сих пор пока не пришел.
— Придет?
— Думаю, придет, сир. Скорее всего, он завис в каком-нибудь кабаке, в городе. Вчера, пока хозяин постоялого двора за девками бегал, он сказал, что прелестницы нынче интересуют его только эстетически. И что его старая харя нам только будет мешать веселиться.
— Эрасуна, — наконец-то я вспомнил, как сержанта кличут.
— Слушаю, сир.
— Я тебе денег должен за август.
— Мы все понимаем, сир, что обстоятельства чрезвычайные и решили, что с жалованием мы вполне можем подождать до дома.
Вот, блин, чуть слезу не вышибло. Не ожидал я такого отношения, откровенного говоря. То, что с задержкой жалования, идущей сверху, стрелки скрепя сердце согласятся, я к этому внутренне был готов — да и куда они денутся? Сами же домой хотят не меньше нашего. Но вот чтобы самим предложить заплатить им за службу когда-нибудь потом — это для меня, как человека третьего тысячелетия, как-то чересчур. Слишком въелся под кожу принцип, что никаких услуг без вознаграждения. Иначе кинут.