Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Капитан объяснял многое Петру, а Федор Апраксин вслушивался, приглядывался.
— Такое взаимопонимание, герр шхипер, дается большим трудом. Каждого матроса я знаю десяток лет. Как и они меня. Капитан должен твердо рассчитывать на свой экипаж. Команда должна верить своему капитану. — Флам раскурил трубку, вскинул взгляд на паруса, потянул глубоко носом, будто принюхался к ветру, загадочно улыбнулся.
— Но главное для моряка, что? — Капитан усмехнулся. — Нет, не женщины и не кабак. Всего этого будет с лихвой, когда в кармане зазвенит монета… — Флам вынул трубку, громко захохотал.
Апраксин кашлянул, то ли от табачного дыма, который не переносил, то ли от сказанного. За годы общения с иноземцами в Архангельском он составил определенное мнение о прочной любви к деньгам почти всех их в Архангельском.
Капитан «Святого пророчества» искоса поглядывал на царя. О чем-то, видно, своем раздумывает царь. Эти русичи не совсем постижимы, даже загадочны. Зачем государю такой громадной сухопутной страны обязательно знать морское ремесло, а впрочем, это его личное дело.
Флам встряхнулся, показал трубкой на берег справа.
— Серый угол, герр шхипер, пора менять курс норд-ост.
Петр для порядка осмотрелся, позвал Апраксина, крикнул Меншикова.
— Быть по сему. Федор, караван надобно оповестить. Алексашка, зови князя-кесаря и Лефорта.
Борт флагманского корабля озарился вспышками орудийных выстрелов. Караван менял курс.
Пред заходом солнца ветер стих, колонна расстроилась, медленно продвигаясь к Терскому берегу. К утру ветер снова набрал силу, но едва в дымке показался Терский берег, нашел сильный туман. На судах ударили барабаны, зачастили корабельные колокола. Каждое судно обозначало свое место, предупреждая столкновение.
Когда туман немного упал, Петр с беспокойством оглянулся назад:
— Штой-то контр-адмирал наш запропастился…
Как потом оказалось, «Святой Петр» попал в переплет. Туман окутал яхту. Гордон начальственно ворчал, но командовал голландский шкипер Енсен. Он выслушивал Гордона, а сам делал все по-своему. Вскоре из тумана прямо по носу высунулась торчащая крестовина.
— О, это наш караван, — обрадовался Гордон, — правьте к нему.
Подвернули к востоку, и вдруг из тумана прямо на яхту двинулась громадная скала.
— О-о! — застонал, закрывая лицо руками, адмирал.
В тумане приняв крест на небольшом островке за мачту судна, яхту повернули к нему, она едва не чиркнула бушпритом [26] о скалистый берег. Спасло яхту то, что она едва двигалась, и команда успела отдать спасительный якорь. Потом буксировали судно шлюпками на безопасную глубину, а в это время караван лег в дрейф, ожидая пропавшую яхту Гордона…
На закате солнца слева осталось устье Поноя, а на рассвете, оставив далеко позади Три острова, обогнули Орлов Нос и вышли в океан. Ветер постепенно зашел к востоку, с севера находила океанская зыбь.
26
Бушприт — горизонтальное или наклонное дерево, выдающееся с носа судна.
Флам оглядел бескрайний горизонт, и прямо по курсу, и справа, и по корме он был чист, отсвечивая лишь белесой полосой дальних облаков на стыке неба и воды.
— Оттуда находит зыбь. — Флам ткнул потухшей трубкой к северу. — Там недавно сильно штормило.
Петр оглянулся. Яхта Гордона опять не держала строй, отошла влево, прижимаясь к скалистому побережью. Ландшафт Терского берега в этом месте постепенно менялся. Исчезли редкие сосновые рощицы на склонах речных каньонов, вдалеке протянулись цепочки лысых сопок, покрытых кое-где снегом.
Море заштилело, Петр собрал капитанов на совет:
— Пойдем далее к окияну, поелику возможно. Ежели задует противняк, попрощаемся с купцами и повернем в Архангельский.
Лумбовскую губу миновали светлой ночью, а к восходу солнца, когда вышли на траверз Святого Носа, ветер зашел круто к северо-западу и развел большую волну. Началась утомительная лавировка и черепашье продвижение вперед. Слева под берегом протянулась гряда островов. Кто-то из матросов-поморов проговорил: «Семь островов».
— Ну, покуда будет, — решил Петр, — с окияном поцеловались. — И распорядился Фламу: — Давай сигнал на обратный курс.
Пять пушечных выстрелов разорвали безмолвие океана.
Обменявшись прощальными салютами с голландскими и английскими судами, три российских корабля развернулись на обратный галс и направились к Белому морю.
На обратном пути Петр после обеда задержал в каюте Ромодановского, Апраксина и Лефорта.
— Нынче размышлял я о грядущем. Архангельский городок, худо-бедно, единые морские ворота в Европу. Покуда будем через них якшаться с иноземцами. Нынче снарядим «Святого Павла» товарами нашенскими и отправим в Голландию. — Петр посмотрел на Апраксина: — Тебе, Федор, о том забота.
Петр кинул взгляд в узкое корабельное оконце. Вдали исчезал в дымке Терский берег.
— Беломорье добро, но только от становищ наших далече. А главная база в зиму мерзнет. Надумал я пробиться к морю в теплых краях, воевать Азов. Того для не мешкая почнем готовить войско в Москве, по другим местам…
Возвращение первого морского каравана в родной порт не преминула отметить летопись: «Августа 13 числа великий государь на своих кораблях с немецкими из Двинского устья изволил путешествовать на море и ходил на кораблях за Святой Нос, далее Семи островов, и оттоль паки возвратился вспять».
Корабли бросили якоря у Соломбалы, Кегострова, царь собрал по обычаю своих адмиралов отметить первый поход.
Апраксин сидел как на иголках.
— Чего ерзаешь? — пошутил Петр.
— Заботы с фрегатом и людьми для него много, Петр Лексеич. На судне многое привести в порядок надобно, путь дальний, все добротно надлежит сотворить.
— Управимся, завтра и начинай.
— Оно так-то, а людишек сыскивать где? Чаю, не на один месяц нанимать их придется. Шхипера доброго надо. А купцы-то все ушли, матроз не осталось в городе.