Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
— Попытай Енсена.
Ввязался Гордон:
— Я его, государь, уже присмотрел на службу в Москву. Он согласие дал.
— Ну, ежели так, пущай едет. Нам все одно потребны морские вой…
До отъезда царя Апраксин только и сумел, что поставил судно к пристани у Соломбалы и сразу вызвал Никласа.
— Фрегат назначен государем для отправки с товарами к иноземцам. Не сегодня-завтра осмотри, какие недоделки исправить надобно, чего не хватает. Роспись сотвори.
— Это можно, воевода, но завтра не успею. Фрегат велик, и срок надобен к такому делу готовить.
— А ты постарайся завтра доложить. Да помоги мне доброго шхипера сыскать. Потолкуй с земляками…
Всю неделю перед отъездом Петр устраивал застолья, а как без воеводы обойтись? Самому велел всюду быть. «Ему-то небось веселье, — досадовал Апраксин, — а мне ни одного сару-матроса еще не удалось уговорить».
Никлас пожимал плечами:
— Ходил по кабакам, спрашивал, покуда нет ни шхиперов, ни матроз.
— А ты не токмо по кабакам, — сердился Апраксин. — Поброди по Гостиному двору, поспрашивай своих земляков, торговых людей.
Никлас опять «обрадовал» в ответ:
— Фрегат, воевода, подправлять потребно. Такелаж не совсем добрый. Паруса для дальнего пути шить надобно, еще один-два комплекта.
— Для чего такое? — с тоской спросил Апраксин.
— Когда сильная буря, паруса быстро худыми становятся, их менять надо. Кроме того, и рангоут потребен в запас маломало.
— Еще чего? — опять не понял воевода.
— Буря мачты ломит, одну, а то и все. Их чем-то заменять надо. Иначе судну гибель.
Апраксин, остывая, подумал: «А в самом деле, поспешишь, людей насмешишь, а тут дело совсем новое, незнакомое».
Провожая царя, осторожно сказал:
— Петр Лексеич, того, этим летом корабль за море не отправим, не поспеем.
— Што так? — вскипел Петр.
— Наперво, команду не набрать…
— Мне сары сказывали, согласны.
— То тебе сказывали, а на другой день раздумали. Да и само судно неладное. Менять такелаж, шить паруса про запас, поделки другие изготовлять. — Петр раздраженно дергал губами, но Апраксин невозмутимо продолжал: — Кроме того, товару нет в достатке в магазинах, все увезли купцы иноземные. Да и какой товар-то отправлять?
— С купцами нашенскими потолкайся, расспроси. — Петр досадливо махнул рукой. — Гляди, Федор, останься, занимайся делом, меня проводит архиерей…
«Августа 26 числа, в неделю, Великий Государь изволил от Архангельского города, Богом соблюдаем, путешествовать к царствующему великому граду Москве, изволил шествовать большою Двиной».
Проводив царя, возвратился из Холмогор архиерей.
— Поведал я государю о заботах твоих, согласился он, что навряд ли в это лето поспеешь. Двина-то через месяц станет.
У Апраксина отлегло, будто камень с души свалился.
— А я тут отыскал шхипера голландского. У него на бриге-то подшхипер толковый, отведет его судно домой. Токмо деньгу великую ломит, а куда денешься. — Апраксин вздохнул. — С матросами туго, двух только уговорил…
На съезжую воевода заглядывал редко, спешил до ледостава привести в порядок «Пророчество», знал, что хоть царь и дал передышку, а весной загоняет. Но в Приказную избу, как официально называли съезжую, ему пришлось наведаться. В субботу его разыскал запыхавшийся подьячий.
— Почта от государя великого поступила.
«Еще что? Не успел отъехать, позабыл разве что важное, вроде бы все обговорили», — удивился воевода, направляясь в Приказную избу.
Распечатал письмо, и по мере чтения напряженное ожидание сменялось добродушным настроением.
«Min Her, — привыкая к иностранному обращению, писал царь, — сего августа в 29 день на Пенду приехали, слава Богу, живы. Как поехал, за суетою забыл, ныне молю исправить некие нужды, а именно: есть ли лимонов свежих будет много, половину посолить, а другую натереть на сахар искрошивши, всыпать в бутыли, а внутрь изрезать и пересыпать сахаром же в ставикие: а каково делать, и тому послал я образец. А буде мало будет, все заделать в лимонат. О секе и ренском не запамятовать, а об ином из каравана ни о чем не прошу, разве есть ли будут инструменты математецкие или тимерманские. Piter». Апраксин невольно засмеялся: «Ну и ну».
Во второй нынешний приезд в Архангельский Петр пристрастился к иноземному лакомству — лимонам. Каждый день ему подавали их на закуску к водке. А во время качки в море подавали засоленные лимоны, а к чаю обязательно с сахаром.
Письмо кончалось припиской целой компании: «При сем писавый преосвещенный Гедеон киевский и галицкий благословенные посылаю. Фетка Троекуров, Фетка Плещеев, Ермошка Мешюков челом бьют. Один брат Гашка, Алексашка Меншиковы, Гуморт, Алешка Петелин, Оська Зверев, Вареной Мадамкин. С Пенды».
«Пожалуй, перепились всей ватагой на Пенде. Тут тебе все в куче: и князь, и спальники, и бомбардиры, и «арла».
Улыбка постепенно сошла с лица воеводы. «Опять забота, где уж фрегатом заниматься». Крикнул Озерова, неожиданно спросил:
— До Пенды-то сколь верст отсюда?
Дьяк прищурился, соображая:
— Верст полтораста, не менее.
«Шустро прискакал гонец-то», — подумал Апраксин, возвращаясь в архиерейский дом. Афанасий первым делом спросил:
— Стряслось ли что важное?