Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы

де Нерсиа Андре Робер

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Парис — сын троянского царя Приама; выступил судьей в споре богинь Геры, Афродиты и Афины о яблоке раздора в пользу Афродиты.

2. Адонис — в греческой мифологии прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты.

3. Грации — римские богини красоты.

4. Архитриклиний — устроитель пиршества в Древнем Риме.

5. Брелан — карточная игра.

6. Овидий Публий Назон (43 до н. э. — ок. 18 гг. н. э.) — римский поэт, прославившийся своими любовными стихами. Наиболее известны сборники «Любовные элегии», «Наука любви», «Метаморфозы».

7. Лукреция — прекрасная и добродетельная супруга

Тарквиния Коллатина, которую опозорил сын последнего римского царя Тарквиния Гордого Секст, после чего она обо всем рассказала мужу и отцу, а потом заколола себя кинжалом. Олицетворяет женщину чистую, мудрую и добродетельную.

8. Селадон — персонаж романа «Астрея» Оноре д’Юрфе (1567–1625); имя его стало синонимом верного платонического любовника, трепетного воздыхателя.

9. Бенефициант — тот, кто пользуется доходами от церковной должности.

10. «Клелия» — роман французской писательницы Мадлен де Скюдери (1607–1701); содержал знаменитую карту страны Нежности.

11. Василиск — мифологический чудовищный змей, способный убивать взглядом.

12. Иосиф (библ.) — сын Иакова и Рахили. Был оклеветан женой египтянина Потифара, безуспешно пытавшейся соблазнить его (Быт., 39).

13. Источник в Воклюзе воспет великим итальянским поэтом Франческо Петраркой (1304–1374).

14. Феб — прозвище юного греческого бога солнечного света Аполлона.

15. Минерва — римская богиня искусств и талантов, покровительница ремесел; отождествлялась с Афиной.

16. Диана — римская богиня-охотница, соответствует греческой Артемиде.

17. Венера — римская богиня любви, отождествлялась с греческой Афродитой.

18. Вакх — имя греческого бога вина Диониса, которого также называли Бахус.

19. Святой Козьма — врач-христианин, принявший мученичество (ок. 287); покровитель хирургов.

20. Ганимед — царский сын, прекраснейший из смертных; Зевс, влюбившись в юношу, похитил его и унес на Олимп.

21. Анакреонт (VI в. до н. э.) — греческий поэт-лирик, воспевавший в изящных стихах мирские наслаждения: любовь, пиры, вино.

22. Элизиум — легендарная страна блаженных, райские поля с вечной весной.

23. Клеофас-Леандро-Перес Самбульо — герой романа «Хромой бес» французского писателя Алена-Рене Лесажа (1688–1747), для которого демон Асмодей приподнимал крыши мадридских домов, чтобы наблюдать за жизнью их обитателей.

24. Терпсихора — муза танца.

25. Артемизия — жена царя Мавсола, в честь которого она в 353 г. до н. э. возвела богатую гробницу, прозванную мавзолеем.

26. Бисетр — приют в Париже, служивший также тюрьмой и больницей, где лечили венерические заболевания.

27. Гениальный человек — великий французский писатель Вольтер (1694–1778); далее приводятся заключительные строки X песни его поэмы «Орлеанская девственница» в пер. под ред. М. Лозинского.

ЛУИ-ШАРЛЬ ФУЖЕРЕ ДЕ МОНБРОН

Марго-штопальщица

(1748)

Не из тщеславия, но и не из ложной скромности желаю я поведать миру о тех приключениях, что довелось мне пережить, о тех ролях, что в силу обстоятельств пришлось играть мне в юности. Моя главная цель состоит в том, чтобы как можно больнее, если это вообще возможно, уязвить самолюбие тех девиц, что сколотили себе неплохие состояния и добились успеха в обществе теми же способами и путями, что и я, а также еще и в том, чтобы выказать обществу, относящемуся к нам снисходительно и даже благосклонно, мою искреннюю признательность, объявив во всеуслышание, что всем моим благосостоянием и благополучием я целиком и полностью обязана его благодеяниям и великодушию.

Родилась я в Париже, на улице Сен-Поль; своим появлением на свет Божий я обязана тайному союзу, разумеется, не освященному законом и благословением Церкви, одного весьма почтенного человека, королевского гвардейца, и скромной штопальщицы. Мать моя, как и многие ее товарки склонная к лености, с ранних лет обучала меня своему ремеслу, и я довольно

рано постигла сложную науку ставить заплаты на одежду и обувь, искусно маскировать дыры и потертости. Конечно, я тогда не понимала, что мать моя обучала меня секретам своего ремесла в корыстных целях, желая поскорее взвалить на меня груз своих забот и переложить на мои хрупкие плечи обязанности по обеспечению нашего существования. Мне едва-едва минуло тринадцать лет, как она сочла, что я уже в состоянии занять ее место в бочке (как вам, наверное, известно, все штопальщицы в Париже располагаются в старых винных бочках, используя их в качестве укрытий от непогоды) и обслуживать всех ее клиентов, однако же при том непременном условии, что я ежедневно буду давать ей точнейший отчет о моих заработках, а главное — отдавать часть денег. Я настолько успешно оправдала все ее самые смелые ожидания, что в течение месяца стала лучшей среди лучших штопальщиц нашего квартала, я сама слышала, как кумушки-соседки называли меня настоящим сокровищем. В отличие от многих штопальщиц мои таланты не ограничивались умением поставить грубую заплатку на проношенный до дыр башмак или сапог, нет, я также прекрасно умела обновлять ветхие штаны и вставлять куски новой ткани в те места, где материя протирается быстрее всего, то есть между ног и на заднице, прошу уж извинить за грубое слово, причем выполняла я эту работу так искусно, что ничего не было заметно. Но успехом я была обязана не только своему мастерству и ловкости, а еще в большей степени очаровательной мордашке, которой природа одарила меня, вернее, облагодетельствовала, ибо именно из-за желания лишний разок увидеть мое личико ко мне шли и шли клиенты. Слух о моей пригожести передавался из уст в уста, и в округе не было никого, кто не жаждал бы сдать мне в починку свои вещички. Вскоре моя бочка стала местом встречи всех лакеев, конюхов и форейторов с улицы Сент-Антуан. Вот в таком чудесном окружении, в таком приятном обществе я получила первые уроки хороших манер, любезности и обходительности, а также почерпнула первые познания об обществе и светской жизни, каковые я затем обогащала, расширяла и усовершенствовала в любом положении, в коем только оказывалась, и надо признать, достигла немалых успехов. Мои родители вместе со своей кровью, а также вся родня своими многочисленными примерами передали мне столь великую склонность к радостям плотских утех, что я буквально умирала от желания поскорее последовать по их стопам и изведать наслаждения от соития.

Господин Траншмонтань (так звали моего отца), моя мать и я занимали одну-единственную меблированную комнату на пятом этаже, да и то, сказать по правде, всей мебели там всего и было только два плетеных стула, старый шкаф да огромное убогое ложе без полога, на котором мы спали все вместе. К сей меблировке прилагались еще несколько грубых глиняных тарелок и мисок, в большинстве своем битых.

По мере того как я подрастала, сон мой становился все более чутким и я достаточно часто просыпалась и прислушивалась к тому, что происходило между моими соседями по ложу, потому что мне, естественно, сие было чрезвычайно интересно. Порой мои родители столь старательно трудились, столь сильно сотрясали нашу ветхую кровать, что я бывала принуждена против своей воли повторять все их движения. В такие минуты они пыхтели, сопели, вздыхали и стонали, но это еще не все, ибо они громко произносили друг другу самые нежные слова, какие только им внушала страсть. Меня же изнутри сжигал всепожирающий огонь, я приходила в неописуемое возбуждение, я задыхалась, я себя не помнила, я теряла всякое ощущение реальности. Доходило до того, что у меня возникало непреодолимое желание поколотить мою мать, так сильно я ей завидовала из-за того, что она вкушала неземное блаженство.

Что я могла поделать в моем несчастном положении? Чем могла облегчить мои муки, как не прибегнув к плотским утехам одиночек? К счастью, мое возбуждение, быть может, потому, что я была еще неопытна, никогда не доводило меня до последней черты, и я удовлетворялась своими собственными ласками, увы, в сравнении с теми, что получала моя мать, какое это было жалкое утешение, какое это было убогое, слабое лекарство! Это средство можно было бы назвать лишь детской игрой! И все же, чем дальше, тем хуже: понапрасну я растрачивала свои силы, понапрасну пыталась расслабиться, ибо от этих стараний я раздражалась все больше и больше, я все сильнее распалялась. Я то млела от желания, то впадала в бешенство от жажды любви и ласки, я то почти лишалась чувств, то испытывала непреодолимый жар во всем теле, сменявшийся ознобом; короче говоря, в меня точно бесы вселились! Хороший темперамент для четырнадцатилетней девочки, но, как опять-таки гласит пословица, породистого пса учить не надо, порода сама проявляется.