Феномен
Шрифт:
– Свободны, капитан.
Вообще это было финское противотанковое ружьё, эпизодически те применяли их против нашей бронетехники в Финскую, да и то по причине малого количества, к началу этой войны их уже немало было в финской армии. Это ружьё из прошлого мира, я изменил приклад, мощную оптику поставил, ствол новый, работал с помощью него по бандеровцам. Очень морально давит, когда рядом человек взрывается кровавыми брызгами и ошмётками. Хотя бандеровцев людьми называть, это против природы пойти. Вот, снова пригодилось. Ну и намёк всём вокруг, что все мы люди, все умереть можем. Нарываюсь? Ну конечно нарываюсь, и осознанно. А так пару раз с животом маялся для виду, пришлось туалете посидеть, для алиби, и в день акции сообщив, что снова прихватило, успел сбегать, пристрелить гада, про совещание в Генштабе мне было известно, и вернуться. Меньше часа потратил. А то что я не закончил, это факт. Рожи тех что меня на аэродроме встречали, тех что били, я запомнил, буду искать. Не одно дело, даже благое, не должно оставаться безнаказанным. Поэтому, скорее всего те посыльные из армейцев,
К слову, месяц назад прискакала бывшая супруга Никифорова, без дочки, намёки на возобновление отношений делала. Ага, от полковника сбежала, генерала ей теперь подавай. Послал её. Больше не появлялась. Наглая особа. Тем более некоторые медсёстры оказывают тут интимные услуги, больница-то не простая. Для высших сановников страны. В общем, уйти я хочу на перерождение, решение это твёрдое, но не могу сам пустить пулю в лоб, что-то останавливает. Чуйка шепчет, что неправильно это. Думаю, если сам себя, перерождения не будет, нужно чтобы кто-то меня. На войну уехать и подняться на окоп, дав шанс немцам? Возможно и так. Это если меня признают годным к службе. В принципе могут, с ограничениями дать, но там уже комиссия врачей будет решать. А так, вернувшись из процедурной, каждая мышца болела, все их отработала женщина-массажист, как обнаружил у палаты знакомого капитана, лейтенанта уже не было. Тот козырнул и протянул приказ. За подписью Шапошникова.
– Ждите, - велел я, и отнёс приказ легчающему врачу. А он тут старший. Но тому уже сообщили, дал добро, только велел осторожно передвигаться и не перетруждать себя.
Вернувшись в палату, обнаружил на койке генеральскую форму. Готовую. Так-то та висела в шкафу, что в палате стоял. Эту форму, к слову, я ни разу не надевал. А права не имею. Кто бы там и что не говорил, документальных доказательств, что я был повышен в звании, на руках не имел. А достал из хранилища свою полковника автобронетанковых войск, сильно потрёпанную, у меня всего две формы и было, полтора месяца воевал, меняя их, в одной меня взяли политработники, куда-то делась с наградами, вторая в хранилище была. Чистая и выстиранная, спасибо ординарцу. Жив ли он? Вот так быстро надел исподнее, утеплённое, форму свою, с трудом сапоги, нагибаться больно, в рёбра отдаёт, фуражку, ремень без кобуры, на шинель не обратил внимания, она генеральская, я и носил её накидывая на плечи и не застёгивая, потому как ничего другого не было, а эту не мог носить по моральным принципам. Не моё. Когда вышел в коридор, капитан, что флиртовал с медсестрой, обернувшись, удивлённо протянул:
– Товарищ… полковник? Товарищ генерал, вам же форму выдали?
– Капитан, ты документы видел по которым мне давали звание генерала?
– Нет, не видел.
– Вот и я не видел. Чужую форму носить не имею права. Едем, я не хочу опоздать на ужин.
Капитан на выходе, сняв шинель, предложил мне, не так он и безнадёжен, так что накинув на плечи, прошёл к машине, тот во френче зяб. Я на заднее сиденье, тот спереди и шофёр повёз нас к зданию Генштаба. Дежурный на входе, с недоумением глядя на мою форму, да, потрёпана, угольками от костра прожжена, отверстия от снятых наград, я с генеральской формы их не перекидывал, времени не было, но проверил по журналу, сообщив, что ожидает генерал-лейтенанта Никифорова. Однако вызвал своего помощника, и тот сопроводив меня на второй этаж, открывая дверь громко сообщил:
– Генерал-лейтенант Никифоров.
Постукивая тростью, я зашёл в большой зал, где было с десяток старших командиров. Я тут похоже всех младше по званию, ни одного полковника. Среди генералов рассмотрел и Соломина, в форме генерал-майора автобронетанковых войск. С новенькой звездой Героя, но орден «Ленина» не один был, два их. Соломин смотрел на меня во все глаза, тот явно не узнавал меня. Ну ещё, бы багровые шрамы на лице, нос вправляли, но выровнять не смогли, горькие складки в уголках губ, золото вместо белых зубов мелькает, и я совершенно седой. Вот так на меня все и таращились, пока я, постукивая тростью, и подволакивая левую ногу, она плохо гнулась, подходил к столу, на которых были расстелены карты и приказы.
– Почему вы не в своей форме?
– негромко спросил Шапошников.
– Приказа на присвоение мне внеочередного звания не получал, я полковник покуда.
– Не довели до вас? Скорее всего планировали это сделать позже, торжественно.
– Это конечно всё интересно, но хотелось бы узнать зачем вызвали инвалида? Фёдор Иванович, здравствуй. Поздравлю с генералом. Молодчина.
– Как же это так?
– тот сглотнул и посмотрел на меня.
– Бомбёжка?
– Как я там бомбёжка? Забили в допросной…
Договорить мне не дали, маршал прервал, недовольно глядя на меня.
– Под Москвой формируется резервная армия, которой вас хотят назначить командовать, генерал-майор Соломин назначается начальником штаба. Как нам сообщили, вы вполне идёте на пути к выздоровлению и через неделю пройдёте медицинскую комиссию. Хотелось бы обговорить штаты…
***
Очнувшись, знакомо болело избитое тело, но я счастливо улыбнулся окровавленным ртом. Новое тело, новая жизнь. Тут же снова рёв моторов, я опознал «Лаптёжники», и с трудом встав, отметив, что я в военной форме, командирская, понял, что кто-то вцепился мне в галифе, и увидел девочку лет четырёх, что цеплялась за меня отчаянно, запрокинув голову, а рядом женщина, со сломанной ногой, вывернута ниже колена, без сознания. Подхватив девочку, я закинул её мать на левое плечо, попой вверх, и побежал прочь от разбитого поезда, запинаясь босыми ногами за траву. Позади стоял пассажирский поезд, на который заходят вновь немцы. Три «Лаптёжника» работало, бомбы похоже уже использовали, пушками проходили по составу. Вагон, рядом с которым я очнулся, был разворочен, видимо взрывом из купе на насыпь выкинуло прошлого хозяина этого тела, убив, и произошло моё заселение. И других людей выкинуло, вроде этой девочки с матерью. Отбежав, а сильное тело мне досталось, даже не запыхался, я присел, опустив тела, и стал осматривать. Начал с девочки, крови на ней хватало. У той только ссадины, кровили, но целая. Обработал их ваткой со спиртом, отчего девчушка забавно пищала, после этого занялся её матерью, тут куда серьёзнее. И ногу вправлял, накладывая лубки, брал их из хранилища, заранее заготовлены, и остальные ранение осматривал, вытащив щипцами осколок, и бинт накладывал. Потом женщина очнулась, я ей вату с нашатырём дал понюхать. Та дочку начала обнимать, заливая слезами, а у меня заболела голова и вырубило тут же, память прошлого тела начала проявляться, став мне доступной. Ну-с, кто тут у нас?
Попал я в тело старшего лейтенанта Сергеева, Михаила Ивановича. Двадцать пять лет, блестящий командир, в двадцать четыре года получил звание капитана, стал командиром штаба стрелкового полка. Воевал в Русско-Финской войне, месяц. Наград нет. Служил на Севере, под Архангельском. Застукал жену с любовником, не ждали те его, на дежурстве был. Отметелил обоих так, страшно взглянуть. Соседи на шум набежали, оттащили, убил бы. Товарищеский суд, в общем, дошло до командования, сняли шпалу, вернув кубари, и отправили переводом на Западную границу, с глаз долой. Собственно, в поезде на новое место службы тот и ехал. Сейчас ранее утро двадцать второго июня, начало войны. Повезло мне на это время. Точно сколько сейчас сказать не могу, наручные часы в купе остались, впрочем, как и ремень с кобурой. В кармане только документы, нагрудном. Сапог тоже не было. Спали же. Хорошо старлей в форме спал. Не боялся помять, сейчас как многие другие нательным бельём бы сверкал. Та женщина и девочка, не его родственники, просто соседи по купе. Сергеев сирота, воспитывался в детдоме. Это хорошо. Хорошее попадание, мне нравится, Сергеев тяжёлой атлетикой занимался, любил гирями играть, так что крепкое тело. Пора очнутся, но вспоминалось как я в это тело попал. Да там и рассказывать нечего. Вернулся из Генштаба, поужинал, и вскоре в палате начал хрипеть и в судорогах биться. Врачи набежали, запомнил испуганное лицо своего доктора, и умер. Отравили, к собаке не ходи. Очень я напугал небожителей в правительстве, что так просто их убивать могут из-за какой-то глупой обиды. Мало ли псих и других обстреливать или заживо сжигать начнёт, вот и решили вопрос кардинально. Я бы также поступил.
Очнувшись вот так, уже осознав в кого попал, буду под него работать, жизнь внове, с полковником Никифоровым честно скажу, не повезло, знал бы куда везут, всех бы там в асфальт закатал, но удар поставлен был, и в голову. Вполне возможно не хотели меня вырубать, но голова у меня слабое место. После той раны от нападения бандитов, случались головокружения, в общем, сильно тряхнёшь головой и лёгкие боли. Получать контузию было мне нельзя. Хорошо танк мой подбили в атаке сбив гусеницу, я с места вёл огонь, иначе бы хана. А после избиения, я видел, как тревожился врач, не прожил бы я долго, не смотря на то как тот натужно пытался доказать обратное. Сломалось что-то в организме, слабел. Вон, форму старую надел, как на вешалке, исхудал, та на два размера больше стала. Открыв глаза, я аккуратно сел, а то тело болело, нужно ещё осмотреть себя, но острых болей нет, поваляло по насыпи, но не пострадало, наткнувшись на ясный взгляд девушки, дочка дремала у её бедра, я спросил:
– Как себя чувствуете?
– Уже лучше, спасибо. Вы не могли бы вещи… из вагона, - кивнула та мне за спину.
Обернувшись через плечо, я рассмотрел, что несколько вагонов горят, наш пока нет, но пламя приближается и там суетятся люди, спасая что можно. Да и раненых вынося.
– Сейчас, ждите.
Встав, меня пошатнуло, я побежал обратно к нашему вагону, при этом быстро осваивая тело. А соседям с Сергеевым не повезло. Жены лишился, звание сняли, глушил проблемы водкой, квасил тот, так что уходил в вагон-ресторан, возвращаясь в купе с амбре перегара, и заваливался спать. Понятно почему в форме был, странно что сапоги скинул. Пока бежал, осмотрел себя. Форма цела, запылилась, кровью чуть измазана, но в принципе само тело целое. Синяки и немногочисленные ссадины, это так, проза жизни, заживёт. Около нашего вагона уже суетились люди. Приметив как один мужичок поднимает с насыпи кобуру с длинным ремнём, собираясь открыть, а это Сергеева «ТТ», я гигантскими шагами подскочил, рявкнув: