Феодора
Шрифт:
— Я думала, ты расскажешь мне… какие-нибудь новости, — прошептала она, задыхаясь.
— К черту новости! Подождут.
— Любимый…
Розовый шелк легким облаком слетел на пол.
Немного позднее она размягченно прошептала:
— Дорогой мой, ты принял любовный эликсир?
— Нет, — он удивился. — Я никогда…
— Знаю, — пролепетала она сонно. — Но ты был такой… такой…
Он прервал ее поцелуем.
— Это из-за того, что тебя давно не было.
Феодора помолчала. Ну что ж, эта часть вечера была чудесной. И теперь ничто не мешает перейти ко второй.
— Эти сообщения, о которых ты говорил… — начала было она.
Юстиниан приподнялся.
— Ах, да… Важная победа в Дарах. Именно это задержало меня.
— Но это же прекрасно!
— Велизарий превосходно встретил персов. У него было меньше двадцати тысяч воинов, но он разгромил армию Фируза, лучшего полководца царя Кавада, которая была вдвое больше. Десять тысяч убитых, остальным пришлось убраться обратно в Персию. Кроме того, мы захватили их священное знамя и золотую повязку Фируза, которую тот потерял в пылу битвы.
— Велизарий великолепен!
— Он гений битвы, я в этом убежден. За последние сто лет у нас не бывало такой победы над персами.
— И теперь воцарится мир?
— Да. С Персией.
Феодора коротко взглянула на него.
— Нам угрожает кто-то еще?
Он усмехнулся.
— Похоже, на этот раз угроза исходит от нас самих.
— Юстиниан! Ты в своем уме?
— Хорошо. Я объясню. Хильдерика, короля вандалов, сверг с трона и бросил в темницу узурпатор Гедимер, истовый арианец [68] , лютый враг православия. А все потому, что Хильдерик был добр и терпим к православным. В интересах высшей справедливости нам придется вмешаться…
68
Арианец — последователь арианства, еретического движения в христианстве, которое основал Арий (ум. в 336), не признававший божественной природы в Христе
Феодора была не готова к такому известию.
— Ты собираешься выступить походом на королевство вандалов?
Император кивнул:
— Я отзываю Велизария в столицу. Он станет во главе и армии, и флота.
— А как на это смотрит совет?
— Поначалу разногласия были, но патриарх Гиппия сказал, что ему было видение. Мы не должны отказываться от благого дела утверждения православия в Африке. С нами будет Бог, и он поможет одолеть арианских еретиков, которые также и враги Сына Божьего. Эта речь патриарха прекратила споры.
Феодора сознавала, насколько могучую силу имеют такие слова в устах столь влиятельного человека.
— Кроме того, — продолжал Юстиниан, — по нашим сведениям, королевство вандалов ослабло, его раздирают распри. Оно по праву принадлежит империи, и у нас есть все, чтобы наконец отвоевать его. Не ты ли сама говорила мне, насколько важны войны, чтобы вписать имя властителя в историю навечно.
Феодора глубоко вздохнула. Безусловно, он прав. Но эта война куда более опасна, чем она прежде представляла. Это означает морской поход за полторы тысячи лиг. А африканское побережье так негостеприимно! Не говоря уже о том, что война проделает огромную брешь в казне.
— А у тебя хватит на это денег? — спросила она.
— Что говорить, этот поход ляжет тяжким бременем на казну, но я найду средства… Или префект претория их найдет…
— Новые налоги?
— Скорее всего.
— Ими и так постоянно недовольны.
— Дорогая, без этого не обойтись. Неужели они не понимают? Мы воюем с Персией, платим диким северным племенам, чтобы те сохраняли нейтралитет. А строительство укреплений, а затраты на суды и управление — на все это нужны деньги. И у префекта есть кое-какие мысли на сей счет.
— Иоанн Каппадокиец слишком безжалостен. Когда-нибудь он накличет на тебя беду.
— Об этом мы уже говорили! — нетерпеливо оборвал ее Юстиниан.
Префект не давал иссякать потоку золота, текущему в казну, и поэтому Юстиниан закрывал глаза на жестокость и продажность Каппадокийца.
Феодора не стала настаивать. Ей надо было выяснить еще кое-что, о чем она совсем забыла, сраженная внезапной новостью.
— Но перед тем, как вовлечь империю в новую войну, следует кое с чем разобраться, — начала она.
— С чем же это?
— С Синими.
Юстиниан недовольно пожал плечами. Вопрос был не из простых.
— Зеленые все еще жалуются на них? — спросил он.
— На них жалуются все. Им так давно все сходит с рук, что они окончательно распоясались.
— Это пройдет. Утихомирятся рано или поздно.
Феодора подняла тонкие руки и стала приводить в порядок рассыпавшиеся волосы.
— Утром я имела беседу с Нарсесом. Он рассказал кое-что о том, что происходило летом. Мне это совсем не нравится, да и Нарсес тоже обеспокоен.
— Да, знаю. Мне докладывали. Но думаю, что Нарсес напрасно впадает в панику. Хулиганству всегда и везде находится место, особенно летом, когда жара гонит людей на улицы.
— Но ведь это уже почти анархия!
Юстиниан перевернулся на спину, устремив взгляд в потолок, и с досадой проговорил:
— Убежден, ты преувеличиваешь. Даже если это и так, я все равно не знаю, что здесь можно сделать.
— Их можно наказать, если поймать с поличным. Мне говорили, что власти закрывают глаза на их бесчинства, а магистрат сразу же прекращает дела о них. Ну покажи наконец им, что власть — это ты! Пара уроков остудит их пыл, а остальным продемонстрирует, что ты хочешь и можешь пользоваться властью.
Какое-то время Юстиниан молчал. Потом ответил:
— То, что ты предлагаешь — невозможно. Неужели ты действительно хочешь, чтобы я вмешался в эту междуусобицу партий?
Он встал и задернул занавеси алькова. Стало темно.
— Давай спать, — сказал он. — Я чрезвычайно устал.
Это был его обычный способ уйти от спора.
Феодора немного посидела в темноте. Она все понимала. Юстиниан с большим удовольствием занимался войнами, чем внутренними делами империи. Он хотел быть для своего народа мягким правителем. Жесткие шаги внутри империи могут поколебать его популярность. И слишком часто он, улыбаясь, говорит «да», когда должен бы сурово сдвинуть брови и строго отказать.