Феодора
Шрифт:
Женщина, идущая по жизни обычной дорогой, на которой она, естественно, ожидает ухаживания, проявлений дружбы и заботы, а затем и настоящей любви, приводящей к предложению достойного замужества, может позволить себе не спешить с окончательным решением: есть ли в мужчине что-либо достойное восхищения.
Другое дело — куртизанка. Она находится в условиях, с которыми остальные женщины не знакомы. Главное из них — это то, что она занимается любовью с мужчиной, которого до этого никогда не видела. И тут почти всегда нет места никаким прелюдиям, игре нежных взглядов и слов, нерешительности, отчаянию и надежде — всему тому, что составляет смысл наслаждения быть понятой в любви. Вместо этого куртизанка практически сразу включается в примитивную схватку полов, впустую растрачивая свое чувственное богатство из-за эгоизма, недостатка воображения и грубой похоти мужчины.
Поэтому женщина, которая вынуждена иметь много любовников, приобретает привычку мгновенно, почти бессознательно оценивать каждого мужчину. Феодора всегда искала лучшее, затмевающее недостатки и пороки. Чересчур костлявый мужчина мог иметь красивые глаза, и на них-то она и сосредоточивала внимание. Тот, у кого плохие зубы, обладал сильными, выразительными руками, а толстяк — мужественным лицом. Таким образом она находила привлекательными почти всех мужчин, а с тем, чем природа с избытком наградила ее саму, ей почти нравилось быть куртизанкой, особенно с тех пор, как она стала деликатой и начала принимать мужчин, выбирая, а иной раз и отказывая любовникам. Теперь ситуация была иной: единственный любовник, которому она должна хранить верность.
Она осознала, что придется пожертвовать не чем иным, как свободой мыслей и тела. Ее на мгновение охватила паника. Но какой бы ни была цена, разнообразие, которое всегда так возбуждает в любви, должно быть отныне забыто.
С той ночи у Хионы она узнала, каким любовником был Экебол — жадным, требовательным, самодовольным, падким на похвалу и неизменно чувственным.
Но было что-то еще. Смутный вопрос, который она даже на могла выразить, блуждал в подсознании и беспокоил ее. Нечто в особе Экебола намекало, что есть в нем некий доселе скрытый порок.
Что бы это ни было, оно ожидало ее в будущем, и с этим предстояло справляться. Она надеялась, что сумеет заставить Экебола полюбить ее, раз уж она вверила ему свою судьбу, но теперь больше не была в этом уверена. Новый характер отношений с мужчиной ставил ее в тупик.
Их первые объятия в этой каюте ни на йоту не изменили ее мнения о нем.
Но спустя полчаса у Феодоры появилась возможность поразмыслить в одиночестве. Экебол плохо переносил плавание, и даже зыбь на море заставила его позеленеть и схватиться за горло. Его стошнило, едва только он добрался до таза.
— Ступай, пошли за Линнеем, моим лекарем, — просипел он, хватая воздух ртом. Рабы наместника размещались под палубой в носу корабля, и Феодора, распахнув двери каюты, приказала мальчику на палубе сбегать и передать поручение.
Линней вошел в каюту, направился к ложу, где скорчился Экебол, и положил руку на лоб наместника. Стоя у входа, Феодора окинула лекаря быстрым взглядом.
Это был грек лет тридцати, с умным худощавым лицом, густыми бровями над слегка изогнутым носом, с чувственным ртом благородных очертаний. Приятная внешность, хотя Линней всего лишь раб.
Поняв, что лекарь прекрасно справится без нее, Феодора вышла на палубу.
Даже исключительно привлекательный мужчина, страдая от морской болезни, много теряет в обаянии, а несчастный Экебол был особенно жалок и смешон. Голова его была обернута влажным платком, глаза закрыты, а губы скорбно поджаты.
Феодора же совершенно не ощущала качки. Она стояла у поручней на вздымающейся палубе, не обращая внимания на алчные взгляды моряков, которые липли к ней всякий раз, когда ветер очерчивал ее фигуру, подхватывая платье. Но она так привыкла к этим сверлящим и раздевающим взглядам, считая их чем-то неизбежным для женщины, что не испытывала ни малейшего смущения.
Однако заговорить с ней никто на палубе не осмелился. Всем было известно, что она принадлежит наместнику, а мужчины обычно сильнее ревнуют своих подруг, чем жен.
Спустя четверть часа Феодора приказала подать ей завтрак на палубу.
Этот и следующий день корабль плыл вдоль берегов континентальной Греции, и с наступлением второй ночи они вошли в Эгейское море. Большую часть времени Феодора проводила в отведенной ей каюте, которая была расположена рядом с каютой Экебола, иногда слыша его стоны и вздохи. Наместник очень медленно приходил в себя, когда ему вновь становилось худо, он не хотел видеть даже прелестную новую любовницу, одного только лекаря-раба.
Раз или два она обращалась к Линнею, когда тот выходил из каюты, справляясь о здоровье хозяина. Отвечая, раб не поднимал глаз. Его очевидные ум и образованность привлекали ее. Поскольку Линнею явно было не по себе в ее присутствии, она быстро отпускала его, но не могла не поинтересоваться его судьбой. Этот человек не был обычным тупым рабом, и хотя за свою жизнь она привыкла видеть рабов и ее не занимала их участь, ей стало жаль Линнея.
Иногда она наблюдала за морскими птицами, скользящими над бегущей волной, или вглядывалась в почти неразличимый в дымке остров, проплывающий вдали, и перебирала в памяти последние часы, проведенные в Константинополе. Лишь один свой поступок она вспоминала с удовлетворением. Даже в лихорадочные минуты поспешного бегства она нашла время позаботиться о бедном создании, зависящем от нее и связанном с ее судьбой, — о Тее. Это ради Теи она просила Айоса дать ей пергамент и чернила, которые у него на всякий случай были припасены.
Когда придут солдаты и обнаружат, что деликата сбежала, они конфискуют всю ее собственность, включая и девушку-рабыню. Тея несомненно будет продана, как и другие рабы, и очутится в стабуле — судьба, которой Феодора не пожелала бы и злейшему врагу. Поэтому она подписала документ о передаче всего своего имущества Антонине, а кроме того, умоляла ее приютить Тею и хорошо с нею обращаться. Можно было рассчитывать на то, что Антонина примется действовать быстро, тогда как Хризомалло, в силу своего характера, стала бы колебаться и медлить.
Когда миновали первые дни, путешествие стало однообразным. Дул попутный ветер, и корабль быстро шел вперед, прыгая с волны на волну. Экебол продолжал хворать и не требовал ее любви. Он стал раздражителен, беспрерывно жаловался и придирался к мелочам, всячески понося Линнея.
Феодора понимала, как ему скверно, и изо всех сил старалась угодить наместнику, но тот явно предпочитал сейчас одиночество. После короткого утреннего визита девушка предпочитала проводить остальное время, держась подальше от каюты Экебола.