Феодора
Шрифт:
Военный оркестр громогласно затрубил. Множество холеных и роскошно одетых людей, выступив вперед, преклонили колена перед наместником, а затем произнесли пространные речи, восхваляющие правителя и заверяющие его в совершенной преданности. При этом маленькая возлюбленная наместника оставалась как бы в стороне от происходящего и молча ждала. И хотя на ее долю досталось больше косых взглядов, чем полагалось по ее роли, церемония встречи показалась ей нескончаемой.
В конце концов она оказалась в предназначенном для нее паланкине, и восемь носильщиков одним мощным движением вскинули его на плечи. Феодора расслабилась, ощущая себя драгоценностью в достойной оправе.
Оркестр грянул походный марш, и процессия пришла в движение. Впереди следовала сотня всадников в стальных шлемах, латах и алых плащах, затем оркестр с барабанщиками, руки которых летали в воздухе, отбивая ритм, затем пешие воины со склоненными копьями, затем паланкин наместника, а сразу за ним — паланкин его возлюбленной, окруженные с обеих сторон колоннами громыхающих доспехами пехотинцев; далее шли сановники, и, наконец, вторая сотня всадников в алых плащах замыкала шествие. Хотя это и нельзя было сравнить с процессиями в Константинополе, здесь тоже было на что посмотреть.
С моря Аполлония показалась Феодоре красивой: белые постройки, стоящие на террасах или взбегающие по склонам холмов, длинный мол, вытянутый, как рука, и корабли, бросившие якоря в заливе. Однако вблизи эта иллюзия быстро рассеялась.
Узкие улицы оказались еще уже из-за своеобразной архитектуры зданий, у которых вторые этажи, поддерживаемые колоннами из кедра или камня, почти смыкались над мостовой. Все дома были каменными, выбеленными известью, с плоскими крышами и без окон, которые заменяли узкие щели, защищенные решетками из железа или дерева, что превращало их в подобие маленьких крепостей. Все улицы были, кроме того, чудовищно грязны. Мухи тучами роились над разлагающимися в канавах отбросами. Повсюду на улицах, у зарешеченных окон и на крышах домов толпились горожане. Некоторые возгласами приветствовали процессию, но Феодоре их крики и рукоплескания казались искусственными и лишенными подлинного энтузиазма.
Теперь ей предстояло новое испытание. Впервые в жизни она играла важную роль в публичной процессии, привлекая внимание огромной толпы — это вовсе не то, что случайные взгляды мужчин, к которым она привыкла.
Везде она видела обращенные к ней лица — тысячи лиц. Лица греков, римлян, евреев, левантинцев и кочевников-берберов. Она чувствовала на себе взгляды сотен глаз, которые приводили ее в смущение и вызывали беспокойство, особенно взгляды женщин. Ей казалось, что ее оценивают, судят по женским меркам, а этого боится каждая женщина, что эти люди уже враждебно настроены и ищут только недостатки и, как только процессия отдалится, собираются кучками, чтобы поделиться впечатлениями и посостязаться в умении отпустить самое убийственное замечание о ней. Один из кварталов, через который двигалась процессия, она узнала сразу — это был квартал проституток. Здесь городские шлюхи, сидя на крышах, вели беспрерывный словесный огонь, комментируя, выкрикивая, бранясь и зазывая свистом ухмыляющихся солдат почетного сопровождения. Но эти женщины умолкали, когда мимо проносили пышные паланкины, и снова Феодора чувствовала десятки пристальных женских взглядов. Знают ли они что-нибудь о ней?
Нижний город остался позади, и процессия стала неторопливо подниматься по крутым улицам, лежащим на склонах. Начали появляться общественные здания, более внушительные, чем нагромождения лачуг, теснящихся у воды. Феодора увидела базилику и акведук, бассейны, маленький ипподром, общественные бани и театр. Хорошо бы разузнать, разрешат ли ей посещать театр? Сейчас, во всяком случае, она чувствовала то, что чувствует актер перед тысячеликой толпой.
Увенчивая холм, раскинулось белое здание с красной черепичной крышей, а вокруг него — ухоженные сады, окруженные стеной. Перед воротами выстроилась двойная цепь почетного караула.
Тириец Экебол волею Юстина, императора ромеев, новый наместник Киренаики, со/ своей юной возлюбленной вышли из носилок и вступили во дворец, их новую резиденцию.
ГЛАВА 10
Исходя из того, что с самого начала не оправдывались ни ее ожидания, ни надежды, Феодора решила, что ее положение в Африке довольно шатко.
Она тосковала по Константинополю, климат был скверным, событий — не много. Но с этим еще можно было бы смириться, если бы не Экебол. Она знала, как обращаться с мужчинами, или думала, что знает. Но до сих пор ей никогда не приходилось подолгу заботиться об одном любовнике. Кроме того, ей не доводилось встречаться ни с кем, кто до такой степени напоминал бы забальзамированную египетскую мумию, а с мумией, как известно, бесполезно вести обычную женскую игру.
С самого начала их отношений она совершила роковую ошибку, хотя, вспоминая происшедшее, понимала, что не могла ее избежать.
Из-за того, что она вынуждена была бежать от опасности, хоть Экебол и не знал об этом, она была слишком озабочена тем, чтобы ублажить его. Во время путешествия при всех обстоятельствах она была одинаково покорной. Даже в краткий миг ее самоутверждения, когда она задержала высадку на берег, Феодора добилась успеха не потому, что хотела этого, а потому, что Экеболу понравилась идея заставить депутацию дожидаться его. Таким образом, он привык к ее покорности, как к чему-то само собой разумеющемуся, когда же впоследствии она попыталась отступить от этого, последовал взрыв мужского гнева, с которым она не сумела справиться, еще более усугубив свою зависимость.
Здесь было над чем поразмыслить. Время наибольшей власти женщины над мужчиной — в самом начале отношений, когда для него все еще внове и он жаждет угождать возлюбленной. Кроме того, непредсказуемость — одно из сильнейших орудий женщины.
Пока она резвится за гранью досягаемости, она кажется мужчине самой драгоценной вещью в мире и он не жалеет никаких усилий, чтобы завладеть ею и удержать. Это время, когда она еще не полностью завоевана, лучшее для того, чтобы побольше выторговать в свою пользу. Но когда женщина полностью познана, а любовь становится рутиной, ей неизмеримо труднее добиться каких-либо преимуществ для себя, потому что нет ничего хуже, чем когда что-либо воспринимают как само собой разумеющееся.
Но даже при таком жалком начале Феодора верила, что могла бы завладеть Экеболом, будь он обычным мужчиной. Не в том смысле, что он имел особые достоинства или исключительные качества, а в том, что он был непостижим и в высшей степени странен.
Иногда, уединившись, она пыталась разобраться в нем, что также было для нее новым — до сих пор она делала выводы о мужчинах инстинктивно и моментально, но Экебол вновь и вновь ставил ее в тупик.
Он поместил ее в гинекее, женской половине, а сам жил в противоположном крыле дворца. Поначалу он нередко посещал ее поздно вечером. Физически он не был для нее привлекательным — сальная кожа и уныло висящий нос не придавали мужественности его чертам.
Но и с этим можно было мириться. А вот другие его черты иной раз ее даже пугали. Например, у него была тяга к жестокости. Он всегда был самодоволен и жаден, но раболепие, которое выказывали жители провинции, разожгло в нем высокомерие и низкие страсти. Теперь он никогда не забывал напомнить Феодоре, что подобрал ее в публичном доме, и все чаше играл на этой струне, ибо ему нравилось унижать ее.
В беседе он был невыносимо скучен. Без устали толкуя о себе, он, бывало, так утомлял ее этим, что у нее едва хватало терпения сдерживаться.