Фестиваль
Шрифт:
Он вспомнил тонкие сигареты в пепельнице. Пара штук. Может быть, их оставил посетитель, а может и тот, с кем он хотел бы поговорить лично.
Если они страхуют людей, которые исчезают, значит это выгодно. И им самим и так называемым потерпевшим. Но тогда они не стали бы прибегать к таким крутым мерам. Впрочем, все возможно.
В половину восьмого с автомобильной стоянки разъехались последние машины, пробираясь через наваливший снег. Чуть позже, ближе к восьми, потух и свет. Здание погрузилось в кромешную темноту. Лишь
Василий подошел к двери и постучал. Через минуту раздались глухие шаркающие шаги. Лязгнул замок и в проеме появилось напряженное лицо старухи с полусонными глазами.
– Что надо?
– коротко спросила она и тут же добавила, - уже закрыто, никого нет.
– Из милиции, - Василий сунул ей в лицо красное удостоверение.
Бабка долго его изучала, периодически потирая глаза с редкими ресницами и позевывая. Наконец она изрекла:
– Что-то вы сегодня разъездились? Случилось что?
Василий не мог попомнить, чтобы к зданию подъезжала милиция. Вполне возможно, что они были в штатском и он не заметил.
– Да все нормально, можно войти? Старуха пропустила его и заскрежетала засовом.
– Я быстро взгляну и вернусь, - сказал ей Василий и начал подниматься по лестнице.
Она кивнула и направилась к тускло освещенному столу на котором дымилась чашка чая и лежала засаленная газета.
Свет наверху выключили и ему пришлось достать фонарик - авторучку. Знакомая пепельница оказалась очень пустой, даже какой-то вылизанной.
Василий подошел к двери страховой компании и прислушивался, поглядывая по сторонам. Слева, закручиваясь гирляндой, опускалась вниз лестница, справа темнел очень длинный коридор, усеянный по бокам множеством дверей. Еще дальше, в самой глубине, виднелось большое двустворчатое окно, такое же мрачное как и коридор. О его наличии он понял по слабенькому отражению фонарика в конце коридора.
Дверь общества казалась солидной. Даже очень. На трех петлях и с тремя замками, она весила не меньше пятисот килограммов.
Василий посветил на замок и усмехнулся. Открывать их нечего было пробовать. Гиблое дело.
Он взглянул повыше на стену, где штукатурка соприкасается с краской. Там тянулись телефонные провода. Два из них исчезали за дверью. Ничего похожего на сигнализацию Василий не заметил.
На всякий случай он тронул несколько раз здоровенную бронзовую ручку, которая лучше бы смотрелась на каких-нибудь дворцовых воротах и пошел к лестнице, удрученный неудачей.
Уже у лестницы он скорее почувствовал, чем услышал, тонкий, едва различимый писк, продлившийся каких-нибудь пару секунд.
Василий остановился и медленно повернул голову, направляя в ту же сторону доморощенный фонарик.
Дверь приоткрылась буквально на пять с небольшим сантиметров, однако он смотрел на появившуюся щель с чувством человека, который смотрит на приоткрывшийся сейф швейцарского
Сердце переключило скорость и запрыгнуло в самый дальний свободный угол. Он развернулся и на цыпочках подкрался назад, к двери. Тишина. Такая плотная тишина, что на нее можно класть кирпичи.
Василий нажал на дверь и та уже беззвучно распахнулась во всю ширину. Внутри оказалось еще темнее, чем снаружи. Фонарик еле-еле пропахивал в темноте тусклые бороздки.
Где же искать?!
Если бы он знал, что именно нужно искать, то на этот вопрос ответ нашелся бы побыстрее... Вполне возможно, досье, договора... Хотя бы на эту, как ее там?..
Василий плавно перевел лучик на стол пучеглазого.
Яков Семенович мирно отдыхал на клавиатуре собственного компьютера. Его полуприкрытые двери сковала дремота. Улыбку на лице омрачало только одно. Рваный разрез от уха до уха.
На черном столе и клавиатуре крови почти не было видно, зато она в изобилии пропитала его дорогую рубашку и костюм.
Василий подошел ближе и дотронулся до него. Еще теплый. Максимум, час назад, когда снег резко усилился и он перестал обращать внимание на выходящих людей.
Кто-то знакомый, иначе бы он не улыбался, - подумал Василий, рыская по его многочисленным карманам и стараясь не запачкаться в крови. Ничего кроме бумажника с пятьюстами долларов при нем не обнаружилось. Ни документов, ни ключей - ничего.
Не долго думая, Василий засунул бумажник во внутренний карман куртки.
Значит, пучеглазый был в курсе. Василий припомнил его ошарашенное лицо во время недавней беседы. Решили, раз я сбежал, убрать лишнее звено. Которое вполне могло заговорить.
Интересно, зачем они его тут оставили? Проще было, как меня, в машину и в море. Или решили уже наверняка...
Но, всяк, если они решили оставить его тут, значит опасаться им в этом кабинете нечего. Скорее всего, самое важное давно лежит в другом месте... А тем не менее, пучеглазый заработался допоздна. Когда уже все ушли. Это говорит о том, что он или одержимый трудоголик, что по его виду не скажешь, или по вечерам он делает то, что надо скрыть от посторонних глаз.
Однако пучеглазый должен бил подстраховаться - мелькнула у Василия быстрая мысль.
– Евреи никогда, не отличались глупостью.
В этот момент, продираясь сквозь стены до его уха долетел протяжный вой сирен.
Когда звук приблизился к зданию, соображать, что это, скорая, которую вызвала бабка, отравившись чаем, или пожарная, времени не оставалось.
Выдернув из кармана носовой платок, Василий наспех вытер все, к чему прикасался и в последний раз посветил на пучеглазого. Тот уже никуда не спешил и улыбался чему-то своему. Засов внизу угрожающе заскрипел.
Василий кинулся но коридору, стараясь ступать мягко. У виска пульсировала жилка, но мозг работал трезво и расчетливо.