Фестиваль
Шрифт:
Василий покопался во внутреннем кармане и на удивление обнаружил там свою корочку. Водитель сразу успокоился, когда прочел ее содержание,.
– У тебя есть что-нибудь попить?
– Василий вспомнил про жажду. Парень протянул ему полторалитровую бутыль колы.
– Ладно, ты завтра или послезавтра заедь в управление, отыщи меня, я заплачу.
Выходить из теплой машины не хотелось. Разбитое тело вообще отказывалось повиноваться, голова опять начала кружиться. В глазах поплыли огни освещенного аэровокзала.
Он кивнул водителю и с большим трудом вылез из машина. Счищенный с тротуара лед был сложен в большие неровные кучи. Ветер по причине отсутствия деревьев разгуливал с особенной щедростью.
Собрав последние силы, Василий дошел до дверей и приоткрыв их прошмыгнул внутрь. Струя теплого воздуха от вентилятора, встроенного в стену приятно ударила в лицо, расслабляя застывшие мышцы. С наслаждением он протянул отмороженные руки навстречу теплу. Закрыв глаза, Василий простоял бы так вечность.
– Эй, ты, пошел отсюда!
– позади внезапно раздались тяжелые, не внушающие доверия шаги.
Он повернулся. Перед ним, помахивая дубинкой, стоял омоновец. Ноги на ширине плеч. Высокие шнурованные ботинки, плотная фигура и злобная рожа.
Василий медленно полез в карман.
Омоновец наблюдал за его движениями с презрительной полуусмешкой и нескрываемым отвращением.
Откуда ему было знать, что Василий ободранной в клочья рукой вытащит удостоверение старшего лейтенянта областного уголовного розыска.
Омоновец с недоверием пробежал глазами но строчкам и несколько раз сверил оригинал с фотографией. С трудом, но сходилось. К его огромному сожалению.
Как-то неловко пожав плечами, он попятился назад, показывая, что путь открыт. Его мясистые губы беззвучно шевелились, выдавая напряженную работу мысли.
– Где сувенирный киоск?
– спросил Василий, окидывая омоновца долгим пронзительным взглядом с разбитой физиономии.
Тот замотал головой, словно разучился говорить и показал рукой вправо и вдаль. Там находилось несколько киосков под одной крышей. Все, кроме одного, были закрыты. Народу вокруг почти не оказалось, кроме небольшой группы, внимательно изучающей расписание. Большие электронные часы показывали без двадцати восемь.
Чувствуя на спине тяжелый взгляд омоновца, Василий приблизился к сувенирному киоску, отбрасывающему на зал яркий отблеск света.
Все свободное пространство на витринах и внутри заполнили предметы народного промысла, картины и изделия под антиквариат, по цене приближающиеся к подлинникам.
Прижав руку к глубоко поцарапанному бедру, Василий взглянул внутрь.
Таня увлеченно читала книгу. Ее губы, обведенные неяркой помадой, тихонько повторяли увиденные слова. На ней было черное узкое вязаное платье с маленьким, таким же черным узором на сердце. С шеи змеилась тонкая золотая цепочка. Ниспадающие волосы почти касались левой руки, в которой находилась книга.
Василий замер возле стекла, боясь пошевельнуться. Он смотрел на нее и думал, что она ему нравится. Очень нравится. Что он очень хотел бы дотронуться до нее, провести рукой по мягким волосам, по шелковистой коже и утонуть в ее лучистых глазах. Навсегда.
Наверное, она что-то почувствовала, потому что взглянула через витрину и застыла от удивления и испуга. То, что она увидела, наверное, мог перенести только омоновец, да и то с трудом.
Таня поднялась со стульчика и продолжала смотреть не произнося ни слова. Василий никак не мог припомнить, как встречают покойников, стоя или сидя. Наверное, все-таки стоя.
Она покраснела, покраснели ее тонкие ноздри, но она так и не нашлась, что сказать.
– Привет, - произнес Василий.
– Ты кажется хотела страшную историю?
Ее губы разомкнулись.
– Привет.
– И все. Тишина.
Впрочем, ему и этого было достаточно. Ноги подгибались от усталости, голова гудела, тело ломило - можно и умереть здесь, рядом с ней. Сейчас он только этого и желал, но омоновец зорко следил из-за угла и наверняка бы не допустил суицида.
– Можно мне войти?
– спросил Василий, опираясь на прилавок.
Таня открыла дверь киоска и отошла чуть в сторону. Ее испуганные глаза не мигая, оценивали размер повреждений. Пододвинув единственный стул, она скрестила руки на груди.
– Ты... ты, что ты тут делаешь?
Он пожал плечами.
– У тебя есть зеркало?
Таня покопалась в маленькой черной сумочке с плетеными длинными ручками и отыскав косметичку, протянула ее Василию.
Секунду Василий вглядывался в свое отражение и затем, удовлетворенно хмыкнув, аккуратно провел рукой по щеке.
– Могло быть и хуже, черт побери! Как думаешь?
– Что с тобой случилось?
– Застраховался от несчастных случаев. С утра.
– А к вечеру решил разбогатеть?
– Вроде того. Я между прочим, и не думал, что приеду сюда, это случайно получилось.
Таня отстраненно стояла у витрины с картинами. Весь ее вид выражал по меньшей мере неодобрение. Тонкие черные брови изогнулись, а в уголках рта появились озабоченные морщинки.
– Тебе не надо было сюда приезжать. Даже случайно. Шеф этого не одобряет.
– А ты?
– Я тоже...
– она старалась не смотреть ему в глаза.
Василий перевел дух. Сердце гулко стучало, и он не знал, почему, то ли от боли в ноге, то ли от услышанного.
– Ты не догадываешься, почему я здесь? Признаться, будь я в сознании, когда называл адрес, то вряд ли б ты меня увидела. Просто я очень хотел встретиться с тобой еще раз. Слишком банально, правда?
Таня упрямо смотрела в пол.
– Но когда находишься в таком состоянии, - Василий помолчал немного, - то, поверь, условности как-то забываются. Я сегодня наткнулся на след, который очень плохо пахнет. Это когда я попробовал застраховаться. Очнулся в багажнике машины под Светлогорском... Еще чуть-чуть и все, кормил бы рыбок. Так что не думай, что я на что-то претендую, но после той встречи я все время думаю о тебе... ладно, извини. Я пойду.
– Василий тяжело поднялся.