Флаг на грот-мачте
Шрифт:
– Знаю, конечно, - ляпнул Никита и испугался. Вдруг попросят спеть! А что он может спеть, кроме лихих песен, которым учил его Сенька Шпрот. Он представил, что поет, а его слушает эта чистенькая девочка с ласковыми глазами, и ему стало так жарко, что он вспотел. Он отвел глаза и увидел Костю. Патрульный смотрел на него как индюк на червяка. "Ну, ты у меня словишь, гад", - подумал Никита. В это время бойскауты кончили петь индейскую песню, и раздался голос Эрны:
– Новичок тоже знает песню, пусть он споет!
Девчонки
– Представляю...
И тут Никиту осенило. Ну держись, фраер. Я тебе сейчас дам прикурить! Стараясь точно сохранить произношение, он запел на английском языке любимую песню Шуля, которую тот мурлыкал каждое утро, когда брился, приладив осколок зеркала к окну теплушки.
Шуль однажды перевел слова. Это была песня про то, как солдат вспоминает родной дом и любимую девушку в далеком и опасном походе.
Путь далек до Типарери,
Нам далеко брести домой.
Путь далек до крошки Мэри,
До моей Мэри дорогой...
Теперь захлопали все. Не хлопал только Костя. Лицо его вытянулось, и он ошалело смотрел на Никиту. Павлик удивленно поднял брови и, когда бойскауты утихомирились, спросил:
– Откуда ты знаешь английский? У тебя прекрасное произношение!
На этом триумф Никиты закончился.
– Я знаю только эту песню. Меня один человек научил, - сказал он.
Костя презрительно захохотал.
Глава 5
ЖИЗНЕННЫЕ СЛОЖНОСТИ
– Ну, ты и даешь!
– сказал Ленька, когда ребята вышли со двора бойскаутской дружины.
– Буржуйские деточки только ротики разинули.
– Почем ты знаешь, что буржуйские?
– возразил Никита.
– Спрашиваешь! Половина из них в нашей второй школе, бывшей мужской гимназии, учится. Их папаши, все эти Витты, Гувелякены, - бывшие лесоторговцы, доктора, адвокаты...
– Доктора разве буржуи? Меня один доктор бесплатно вылечил. "Буржуи, буржуи", - передразнил Никита.
– Просто гогочки, маменькины сыночки.
– В тебе еще классовое сознание не заговорило, вот что. Но ничего, это я беру на себя, - сказал Ленька и вдруг остановился и уставился на Никиту: - Скажи-ка лучше, где ты таким штукам выучился? Какое сальто отхватил!
– Меня один циркач научил. У него махновцы мальчишку-партнера застрелили, так он хотел меня приспособить. Он хлыстом сек. Я от него убежал.
– Никита вздохнул и замолчал.
– Жалеешь, что убежал?
– спросил Ленька.
– Соньку маленько жалко, - сказал Никита.
– Он ее тоже бил.
– Гад он, твой циркач!
– решил Ленька.
– Только у тебя тоже не все хорошо получается. Там какая-то Сонька, здесь Эрна оказалась. И охота тебе с девчонками связываться!
– Ты что, всерьез?
– обиделся Никита.
– Не туда смотришь, куда надо, вот что!
Никита пожал плечами:
– Чего тут понимать? Про свою дружину пел: "Уже четыре долгих года терпели, братья, мы невзгоды, но верю я, что пятый год дружине счастье принесет".
– Революция в каком году была?
– Ну, в семнадцатом.
– А сейчас год двадцать второй. Пятый год Советской власти! Понял теперь, что это за песня? Недаром скаут-мастер ему допеть не дал и про какого-то Ганьяму затянул. Смотреть и понимать надо!
Тут они повернули на Соборную улицу, и Ленька схватил Никиту за рукав. Прямо на них шел Гленарван. Золотом отливали начищенные пуговицы флотского кителя, загорелое лицо обрамляли рыжеватые баки. Поравнявшись с ребятами, он окинул их внимательным взглядом и скрылся за забором. Они, не сговариваясь, повернули следом и выглянули из-за угла. Когда чуть покачивающаяся спина Гленарвана удалилась на достаточное расстояние, Ленька шепнул:
– Пошли!
И они пустились обратно.
У памятника Ломоносову Гленарван свернул во двор бойскаутской дружины. Ребята приникли к щелям забора.
На крыльце штаба дружины стоял скаут-мастер Павлик. Гленарван подошел к нему и поднял руку с тремя вытянутыми пальцами вровень с плечом. Павлик ответил ему таким же салютом и что-то сказал. Потом они скрылись в дверях штаба.
– Смотри-ка, да они кореша, - удивился Никита.
– Ничего не понимаю. Карпа выдумал Гленарвана. Мы за ним следили. И тут опять он.
Ленька кивнул Никите:
– Ну ладно, пошли к нам. У нас небось Володя с комсомольцами. "Азбуку коммунизма" изучают. У нас каждый день коммуна собирается.
– Может, потом? Больно шамать хочется, - сказал Никита.
– У нас и поедим. Картошкой жареной накормят.
Никита сглотнул слюну. Картошка, да еще жареная, это да! Он знал, что у них с батей, кроме хлеба и морковного чая, ничего нет.
– Да не, - промямлил Никита, - я лучше домой.
– Чего там. У нас каждый вечер не один человек питается. Картошки на всех хватит. Своя. И Карпа небось уже дожидается.
Они шли по проспекту Павлина Виноградова. Это была главная улица. Кирпичные и деревянные тротуары тянулись здесь вдоль двухэтажных каменных домов, а середина была вымощена булыжником, на котором тускло поблескивали трамвайные рельсы. Справа дома расступились, открылась просторная площадь. Золотые купола собора вонзались в белесое небо. За собором и площадью мелькнула поверхность реки.
У магазина с вывеской "Церабкооп" стояла телега. Толстоногий битюг с медными бляхами на сбруе жевал овес из торбы, подвешенной к его морде. Грузчики в кожаных фартуках перетаскивали с телеги ящики и с грохотом бухали их в подвал.