Флибустьеры против пиратов Карибского моря
Шрифт:
Уже спустя много лет после этого я думаю, что тогда ощутил что-то вроде помешательства. Я, который никогда не отличался воинственным духом или безудержной храбростью, принял решение умереть, но выручить своего товарища. Я снова взвел курок мушкета и пошел вперед, громко крича: «Ей, Грегуар, заходи слева! Эй, Клод, веди своих ребят в обход! Сейчас мы накроем этих испанцев». Я стрелял в предполагаемую сторону сражения, а когда перезаряжал, то орал еще громче. Приближаясь, я все еще слышал хлопки мушкета Франсуа, которым вторили крики испанцев. Вскоре я вышел на довольно редкое место в лесу и увидел перед собой всадников. Не могу сейчас вспомнить, сколько их было, поскольку тогда мне было все равно. Я знал лишь одно – что шел на них в атаку с целью умереть, а также отомстить за смерть своего друга. Скорее всего, мой боевой настрой почувствовали испанцы, которые, приняв меня за целый отряд буканьеров, выходивший
Так я и победил… не знаю, сколько там было солдат, но наверняка немало. Вскоре я обнаружил раненого Франсуа. Он стоял на одном колене в самых густых зарослях кустарника весь в крови, но сознания не потерял и все еще был готов сражаться. Он тоже принял меня за отряд буканьеров, но, узнав подробности, долго смеялся.
– Знаешь, Пьер, – сказал он. – До сегодняшнего дня я был уверен в тебе. Я предполагал, что ты не бросишь меня в трудную минуту, но чтобы ты пошел на верную смерть ради меня – этого даже в мыслях не было. Должен сказать, что теперь ты для меня настоящий брат. Как придем в букан, я объявлю всему матлотажу об этом.
Я понял, что он спешит это сказать, чтобы я не бросал его, поскольку он не сможет в одиночку пройти и шагу, не то чтобы вернуться домой.
– Не беспокойся, я тебя не брошу. Ведь ты тоже спас мне жизнь, – сказал я.
– Ничего, доберемся домой, я отлежусь недельку, и все заживет. А теперь давай посмотрим, куда меня ранили. Нога болит сильнее всего.
Я осмотрел Франсуа и обнаружил две раны, обе не смертельные. Одна пуля царапнула по ребрам, вторая прошла навылет чуть выше колена. Много крови было оттого, что он разодрал себе лицо ветками, забираясь в чащобу, чтобы укрыться от длинных пик лансерос.
– Ну теперь давай, приготовь лекарства, – сказал Франсуа.
В лесу, впрочем, как и на борту корабля, единственным лекарством в то время, да, наверное, и сейчас, был ром с порохом. Это средство никогда не подводило, не вызывало побочных эффектов и употреблялось столь широко, что никто и не думал лечиться иначе. Нет, мои дорогие, порох не смешивали с ромом, чтобы выпить. Эти два компонента принимались отдельно. Сначала пили много рома, а потом на рану, особенно огнестрельную, сыпали порох и поджигали его. Боль была нестерпимая, поэтому сперва пили, а потом поджигали. Первое было нужно для того, чтобы уменьшить боль, а второе для того, чтобы не началось воспаление, а затем и гангрена. Тут хочу заметить, что хотя некоторые дотошные флибустьеры впоследствии и употребляли порох для проверки качества рома, это было совершенно бессмысленно, поскольку в Вест-Индии почти всегда его с чем-то смешивали – если не с водой, то с различным соком.
Не могу не удержаться, чтобы не рассказать вам по этому поводу одну историю. Про капитана по имени Рок Бразилец, одного из самых первых флибустьеров в те времена. Его страстью была выпивка настоящего крепкого рома. Так для того, чтобы проверить его чистоту, он кидал в стакан несколько крупинок пороха, а потом поджигал его. Если страшная смесь не вспыхивала, то кабатчик, слишком сильно разбавлявший ром, мог считать себя покойником, а если вспыхивала, Рок сразу же ее выпивал. Даже не туша пламени.
Но другое дело было сейчас. Я подал Франсуа флягу с ромом, а затем прижег его раны порохом.
– Пошарь в карманах у этих каналий, которых я уложил, – сказал захмелевший Франсуа. – Теперь им уже ничего не потребуется.
Я сделал несколько шагов к лежащему испанцу. Пуля попала ему в голову с пяти шагов. Он лежал широко раскинув руки. В его карманах ничего не было. Это был простой солдат, с которого взять-то нечего. Шпага ржавая, с обломанным кончиком, пистолет за поясом самый что ни на есть дрянной, из которого стрелять даже страшно, поскольку он может взорваться в руке. Чуть поодаль лежал другой солдат, все еще крепко сжимавший свою пику. Он также был убит наповал, дальше капрал. Пуля пробила ему грудь. У него нашли небольшой кошелек с парой-тройкой монет. «Ну и бедны же эти вояки, – подумал я. – У буканьера и то больше добра». Однако у этого мертвого капрала пистолет был более или менее сносный. Я засунул его за пояс, неожиданно поодаль в траве увидел еще одно тело. Это был уже альферас. Скорее всего, Франсуа застрелил всех офицеров напавшего на него отряда, поэтому испанцы и отступили так легко, испугавшись якобы выходящих из леса буканьеров. Этот офицер был ранен. Он стал умолять меня не убивать его и протягивал мне свой кошелек. Я без зазрения совести взял добычу и сказал по-испански, что, если он правдиво ответит на мои вопросы, я его не трону. Затем спросил, зачем они на нас напали. Раненый ответил, что губернатору Эспаньолы пришел приказ из Мадрида очистить остров от буканьеров, перебив их всех до единого. Для этого со всего
– Зачем нас уничтожать, мы же столько лет жили бок о бок. Выгодно торговали, меняли букан и шкуры на продукты?
– Губернатор говорит, что наш король недоволен, что вы живете на его земле и не платите ему налоги. Да к тому же вы еретики и разбойники. Французский и английский короли сказали нашему королю, что у них нет подданных на Эспаньоле и что наш король волен поступать с вами, как ему захочется. Поэтому наш король запретил всем испанским поселенцам торговать с вами под угрозой каторги, а против вас велел послать армию.
Я оставил этого беднягу лежать там, где нашел, сказав, что, скорее всего, его солдаты вернутся за ним, когда опомнятся. Мы же с Франсуа начали нелегкий переход по лесу к своему букану. Я уже говорил, что в молодости был здоровым парнем, и тут-то мне и потребовалась вся моя сила. Тащить на себе Франсуа – дело не из легких. Голод и жажда нам не были страшны, у нас была вода, оружие и одна собака. Остальных постреляли испанцы. Бастер бежал рядом и вскоре поднял кабана, которого я застрелил, мы втроем сытно поужинали. Я давно заметил, что Франсуа любит плохо прожаренное мясо с кровью, а то и почти совсем сырое. Я спросил об этом его пристрастии, и вот что он мне рассказал:
– В молодости я был слугой у одного жадного буканьера, который заставлял работать без отдыха семь дней в неделю. Когда же я только заикнулся о том, что бог велел всем христианам трудиться шесть дней, а на седьмой отдыхать, мой хозяин ответил, что на седьмой день я отдыхаю, когда тащу его шкуры на берег на продажу. Есть еще на свете такие алчные канальи, потерявшие все человеческое. Лучше уж попасть на галеры, чем к такому хозяину. Я же прибыл в Вест-Индию так же, как и ты. Меня сразу продали в уплату за переход через океан. Так вот, этот мерзавец стал бить меня палкой и лупил до тех пор, пока не решил, что я помер. Поэтому он спокойно бросил меня в лесу и ушел. Когда я очнулся, то понял, что идти совсем не могу. Положение было ужасным. Я был в лесу без всякого оружия, без припасов и даже воды. Один только Бастер кружил возле меня. Тогда он был еще совсем молодым псом, не таким матерым, как сейчас. Так вот, пару дней я совсем ничего не ел, но затем мне неожиданно повезло. Бастер набрел на стоянку кабанов и поскольку был так же голоден, как я, то сам поймал поросенка. Поскольку у меня не было ножа, я подождал, пока Бастер разорвет тушку на части, а затем стал есть его сырым, поскольку у меня не было возможности развести огонь. Пару кусков я оставил на завтра, потому что не знал, будет ли бог так же благосклонен ко мне, как сегодня. Эти куски затем пригодились мне, чтобы приманить одну дикую суку с ее щенками. Через день мне удалось набрести на место, где у кабанов был большой выводок поросят. Добычи хватило, чтобы наесться всем. Я немного окреп и стал вести образ жизни одинокого охотника. Я сделал себе из палки острое копье, с которым охотился на поросят, к тому же щенки мои подросли и уже стали помогать мне. Наверное, больше года я провел в лесу один, но поскольку у меня так и не было того, чем развести огонь, то я привык есть мясо сырым. Я сторонился людей и не хотел возвращаться к буканьерам, поскольку справедливо полагал, что опять попаду к своему старому хозяину, который в этот раз уж точно забьет меня насмерть. Однажды я неожиданно столкнулся с буканьерами, которые обомлели от испуга, увидев меня. Несмотря на то что эти лесовики сами выглядели не лучшим образом, я был еще страшнее.
Тут Франсуа засмеялся, отрывая зубами непрожаренное мясо.
– Подумать только. Я, безоружный, полуголый, испугал пятерых буканьеров с их слугами. Ну прям как ты сегодня этих лансерос… Они приняли меня за лесного духа. Немудрено, поскольку я был грязен, космат и почти гол, прикрывая срам какими-то листьями. Я рассказал буканьерам, почему живу дикарем в лесу и не выхожу на побережье к людям уже больше года. Те посовещались и решили, что возьмут меня с собой в свой букан, поскольку посчитали великолепным охотником, если я смог прожить один, даже без ножа, в лесу столько месяцев. Они пообещали, если понадобится, выкупить меня у хозяина. Я согласился примкнуть к ним, однако никто о моем хозяине ничего не слыхал. Одни поговаривали, что он не вернулся с охоты, другие – что подался на материк в лесорубы, а третьи – что уехал в Старый Свет. С тех времен привычка есть сырое мясо у меня и осталась. Кстати, я знаю еще нескольких парней, которые также любят полусырое подкопченное мясо, да и ты, помнится, не отказывался от сырых мозгов только что убитого быка. Было, а? Словом, нет ничего плохого в сыром мясе да и в крови, которая весьма вкусна, когда еще парная.