Фокус гиперболы
Шрифт:
В царском дворце Тиберию отвели отдельные покои, рядом разместили его немногочисленную свиту и предоставили время, чтобы все могли привести себя в порядок с дороги и отдохнуть. Тиберий отправил Марка Пипинна и одного из легионеров охраны к легату Корнелию за ларцем императора Августа и как только они ушли пригласил к себе Туллия. Когда он вошел, на его лице уже не было того выражения мучительного мыслительного напряжения как при встрече Тиберия у городских ворот, теперь оно несло явный отпечаток сомнений. – Туллий, – обратился к нему Тиберий, – еще там, у ворот, мне показалось, что вы чем-то смущены, огорчены или удивлены. Это так?
– Да, пожалуй, так, – неуверенно начал префект, – было чему удивляться.
– Что же вас удивило? – живо поинтересовался Тиберий, – расскажите мне, и не считайте, прошу вас, что есть мелочи, которые не заслуживают того, чтобы их озвучивали. Вы должны знать: мы прошли долгий путь и прибыли сюда по очень важному делу и каждая мелочь, не будь ей придано значение, может сыграть свою, не исключаю, и трагическую, роль.
– Хорошо. Все по порядку. Когда мы прибыли к воротам крепости Воланд, нас уже дожидался там лысоватый человек в светлом платье и с ним большой вооруженный отряд. Этот человек вышел к нам и спросил кто мы такие и чего нам надобно. Он был взволнован так, что даже путал латинские слова. Я представился. В ответ он представился как посланник царя и назвал свое имя – Авель. Я передал ему ваш тубус с грамотой императора и сказал: – Грамота адресована царю. – Его это не смутило. Он прочитал грамоту и было видно, что к нему пришло успокоение, у него даже вырвался, как мне показалось, вздох облегчения. Затем он повернулся и что-то быстро и властно приказал стоящему за ним человеку. Тот сразу убежал. Наш переводчик, он был рядом, шепнул мне, что лысый только что повелел повесить кого-то. Потом Авель долго расспрашивал меня о маршруте нашего движения, о численности легиона, о соотношении пеших и конных войск, нет ли у нас нового оружия – мегабаллист, о провизии: где и как мы пополняли наши припасы, нет ли у нас больных проказой и черной язвой, и как долго мы собираемся гостить здесь. Надо было видеть его мерзкую ухмылку, когда он задал последний вопрос. На кое-какие вопросы я ответил, потом мне надоело, и я сказал ему, что я простой воин и лучше бы он оставил меня в покое. Но он не оставил и все выспрашивал куда направится легион от стен Арташата. И не пойдет ли наш V легион Алауда к Рандее и Мелитене, где вдоль via Flaminia nova – новой Фламиниевой дороги – уже стоят IV Скифский, VI Феррата, VII Македонский и XII легион Фулмината. Очень любопытный и очень осведомленный человек этот Авель. Пока мы с ним так беседовали, в бойницу крепостной стены просунули бревно с привязанной к нему веревкой, и вытолкнули на стену человека с петлей на шее. Человек этот, увидев меня и легионеров, стал громко что-то кричать. Услышав, что он кричит, Авель, как мне показалось, хотел остановить казнь, но было поздно. Того – с петлей на шее – толкнули, он полетел вниз и задергался под бревном. Потом переводчик сказал мне, что тот кричал: «Спасите сына, он отомстит за меня». – Туллий замолчал.
– Значит, Авель, – медленно произнес Тиберий, – испуганный Авель, читающий царскую грамоту и без колебаний устраивающий показательную казнь. Ведь она была показательной, я правильно понял?
– Да. Точно так.
– Хорошо, Туллий, идите приведите себя в порядок и отдохните. – Тиберий остался один, скинул плащ, стряхнул с него дорожную пыль, снял с себя опостылевшие броневые доспехи и пояс с ножом и мечом, умыл лицо и руки, удобно расположился в кресле и задумался. «Волнение Авеля, чтение царской грамоты и успокоение, показательная казнь с неудачной попыткой отменить ее в последний момент. Что все это значит? И что он хотел показать этой казнью? Непонятно. Понятно одно: все это связано как-то с Клодием Криспом и талисманом Пятнадцатого легиона. Вот загадка» – Размышления Тиберия прервал Марк Пипинн. Он вошел в покои, в руках у него был ларец императора Августа.
Где-то далеко пробил гонг. Появилась четверка рослых, торжественных одинаково одетых слуг и с ними Туллий и переводчик. Он поклонился Тиберию и объявил: – Государь ждет вас. Тиберий встал и направился к выходу. Небольшая процессия в сопровождении четырех слуг двинулась по дворцовым переходам.
На улице уже стемнело, но в тронном зале от ярко пылающих факелов было светло. Царь Тигран восседал на троне, обитом красным шелком с золотым шитьем и под красным же шелковым балдахином. Его края были отделаны бахромой из тончайших золотых нитей. Малейшее колебание воздуха приводило их в движение, радуя глаз переливами красок. Тиберий подошел к трону, приложил руку к сердцу, поклонился царю и подумал: «Вторая часть протокола», – и громко начал: – Император Октавиан Август, Сенат и Народ Рима….– и далее цветистыми заученными фразами стал перечислять пожелания царю и армянскому народу. Закончил он так: – Выражая искреннюю любовь и уважение нашему брату – царю Великой Армении, император Октавиан Август, Сенат и Народ Рима преподносят в дар ему царскую диадему. – Марк Пипинн подошел с ларцем, Тиберий открыл его, достал диадему и в вытянутых руках на ладонях понес дар к трону. Грани царского рубина в свете факелов сыпали красными искрами. Царь Тигран поднялся с трона, принял диадему и со словами благодарности водрузил на свое царское чело. Пока царь совершал это действо, Тиберий вдруг уловил залетевший откуда-то запах жареного мяса, вспомнил утреннюю разделенную с Корнелием лепешку и почувствовал приступ острейшего голода. Царь Тигран, вероятно, тоже обладал хорошим обонянием, он тут же сошел с тронного возвышения, подошел к Тиберию, взял его под руку и повел в пиршественный зал. «Наконец-то, – подумал Тиберий, – третья протокольная часть. Эта часть уж точно не будет в тягость».
Царь на ходу обратился к Тиберию: – Вы не будете возражать, если завтра римские воины, к примеру, фундиторы, покажут свою выучку? Ведь метатели боласов – элита римской армии, а это всегда вызывает интерес. Я думаю, это выступление уместно будет показать после процедуры возвращения знамен римских легионов. – Хорошо, – коротко согласился Тиберий, – повернулся к Марку Пипинну и сказал: – Марк, предупредите легата Корнелия.
Ночь миновала. Солнце только выплыло из-за гор. Было душно. Камни домов и улиц за короткую ночь не успели отдать накопленное за день тепло. Тиберий и царь Тигран – сегодня он был в белом облачении – верхом на белых жеребцах неспешно двигались по вчерашнему маршруту, повторяя его в обратном порядке. Тиберий с удовольствием вспоминал вечернюю трапезу. Какой набор блюд! А мясо! Нежнейшее выдержанное в вине и поджаренное на углях баранье и свиное мясо! А мясо копченое! Чудо! А бесподобный лаваш с мягким сыром и зеленью. А вино с пикантной горчинкой! Он даже почувствовал вкус вина, как будто только что сделал глоток.
Общее приятное впечатление от застолья несколько смазывал Авель. Тиберий несколько раз ловил на себе его странный взгляд. Per ambitionem – с недобрым умыслом взгляд – так определил Тиберий. Где он сейчас? Авель, где ты? Странно! В свите его нет.
Выехали на площадь у городских ворот. Со всех сторон к воротам шли толпы людей. Здесь образовался поток людей, уходящих из города. На городских стенах тоже собралась толпа. «Понятно. Собираются зрители, – сообразил Тиберий, – предстоит завершение спектакля – четвертая протокольная часть. Сценарист, правда, умолчал как это будет выглядеть. Интересно»
Цепь вооруженных людей перекрыла городские ворота и оттеснила от них горожан, освободив дорогу царскому выезду. Как только двое на белых конях выехали за ворота и повернули налево к лагерю римского легиона, пропела труба, и пока всадники приближались к Преторианским воротам лагеря, всякое движение на его территории прекратилось. Легион застыл в строю. Перед строем на невысоком помосте Тиберий увидел легата Корнелия и Авеля. Он сегодня был во всем черном. Эти двое стояли и о чем-то мирно беседовали. «Так, значит, ему, Авелю, доверено действо», – понял Тиберий. На краю помоста выстроилась цепь из пяти легионеров. Царь Тигран и Тиберий подъехали к помосту, спешились и поднялись наверх. Легат Корнелий вскинул в приветствии руку, и тотчас тысячи глоток страшно прокричали: «Слава кесарю императору». Где-то вдали отозвалось эхо, едва оно затихло, тройка трубачей на городской стене вскинула к небу длинные трубы. Раздался протяжный, высокий и тревожный звук. Сразу все стихло, зрители на городской стене и внизу под ней как по команде повернули головы в сторону городских ворот. Из ворот выехал убеленный сединами, седоусый и седобородый всадник на вороном коне, за ним конная повозка, за ней трое оборванцев, связанных одной веревкой, и двое пеших воинов с копьями, мечами и щитами. В полной тишине, нарушаемой только хрустом песка и гравия под копытами коней и скрипом колес, процессия направилась к Преторианским воротам лагеря и далее к помосту. Здесь седобородый всадник спешился и легко и молодцевато поднялся наверх.
Кто это? –тихо спросил Корнелий у Авеля. – Это Сурен. Сурен Победитель – злой гений Марка Красса, – также тихо ответил Авель. В полной тишине Сурен поднял руку, и один из воинов, сопровождавших повозку, достал из нее и высоко поднял в руках штандарт с римским орлом, взошел на помост и передал штандарт Сурену. Тот принял его, повернулся, подошел к легату Корнелию, передал ему штандарт, чуть отступил назад и снова поднял руку. Легат повернулся и передал штандарт легионеру. Когда последний трофейный штандарт оказался на помосте, Корнелий взмахнул рукой, пропела труба, пятеро легионеров высоко вскинули древки с орлами и, опуская, сильно ударили их торцами по настилу помоста. Тысячи глоток как одна вновь прокричали: – Слава кесарю императору. – Эхо метнулось между стенами города и крепости, пронеслось над рекой и улетело к горам. Тиберий с переводчиком подошли к царю Тиграну и Тиберий тихо, чтобы не слышал Авель, сказал: – Я хотел бы видеть здесь и талисман Пятнадцатого Победоносного. – И Тиберий, и переводчик увидели удивление и непонимание в царских глазах. И это не было игрой. «Так притворяться невозможно, – подумал Тиберий, – похоже, он ничего не знает о талисмане. Значит, Авель ведет какую-то свою игру за его спиной». – Неловкую ситуацию разрядили трубачи на городской стене. Они вскинули вверх длинные трубы и протяжный, заунывный вой огласил окрестности. Эхо армянское полетело вдогонку эху римскому. Рядом с трубачами на стене появился глашатай, развернул свиток и начал громко выкрикивать слова. Тиберий и переводчик воспользовались этим обстоятельством и отошли от царя. Переводчик несколько сбивчиво стал переводить: – В ознаменование прибытия в Армению высоких гостей, посланников брата нашего императора Августа, царь Великой Армении, в знак уважения к императору, Сенату и Народу Рима и в честь Рима, отменил смертные приговоры, вынесенные трем преступникам, и предоставил им возможность спасти свои жизни. Их спасение, жизнь и свобода – за Преторианскими воротами римского лагеря. – Глашатай замолк и свернул свиток. Не все всё поняли, и потому повисла мертвая тишина. Двое армянских воинов принялись развязывать осужденных. Те с недоумением наблюдали за этим действом и бессмысленно таращили глаза.
Перед строем легиона появилась тройка фундиторов, они отошли друг от друга на десять шагов и стали готовить боласы. Металлические шары и цепи блестели на солнце.
«Вот оно что, – понял Тиберий, – в финальной сцене должна пролиться кровь. Какой же спектакль без крови?».
Один из армянских воинов в это время что-то объяснял освобожденным от пут преступникам, указывая копьем то на Преторианские ворота лагеря, то на фундиторов. Второй воин извлек из ножен меч, поставил щит на землю, придерживая его рукой, повернулся и уставился на Авеля. Авель поднял вверх руку и резко опустил ее вниз. По этой отмашке воин с силой плашмя ударил по щиту как по гонгу. Преступники неуверенно, оглядываясь на помост и фундиторов, спотыкаясь, наискосок побежали к воротам. Увидев, что фундиторы встали наизготовку, бедняги, наконец-то, поняли, что они просто мишени, что надо спасаться, и со всех ног припустили к воротам. Первый не успел добежать до ворот шагов тридцати. Сверкнувшая на солнце молнией цепь настигла его и захлестнула шею. Шары мотнулись вокруг головы, дернули тело в сторону, беглец упал как подкошенный, схватился руками за горло и засучил ногами. Второму бегущему тоже не повезло. Шар угодил несчастному прямо в затылок. Глухой удар, красно-серые клочья отлетели от головы, бедняга рухнул, дернулся и затих. Счастливчиком оказался третий. Молния сверкнула рядом и пощадила его, он выбежал за ворота лагеря, растерялся, покрутился на месте и побежал к городским воротам. Толпа у ворот и на городских стенах одобрительно засвистела и заулюлюкала. Фундиторы тем временем бегом бросились собирать снаряды. С шеи несчастного и все еще дергающего ногами преступника сняли цепь, к нему подошел армянский воин, достал меч и одним ударом отрубил голову. Обезглавленный и второй труп забросили в ту же повозку, где были знамена, и увезли.
«Все, спектакль окончен, можно давать занавес», – подумал Тиберий и ошибся.
Продолжение последовало и даже очень скоро. Правда, без выраженных внешних эффектов. Царь Тигран, Тиберий, Авель, Сурен и переводчик спустились с помоста и пешком направились к Преторианским воротам лагеря. По ходу никто не оборачивался и потому отсутствие Сурена обнаружилось уже за воротами лагеря, когда маленькая процессия остановилась для прощания. Тиберий заметил, как царь и Авель недоуменно и раздосадовано переглянулись, обнаружив отсутствие старца и, отыскав его глазами там, откуда они ушли – у помоста. Но делать было нечего. Тиберий уже завершил пышную прощальную тираду. Последний раз обменялись поклонами и царь, и Авель направились к уже поджидавшей неподалеку царской свите.