Фонарщик

О'Нил Энтони

Нужно сказать, Эйнсли не был человеком, имевшим какую-либо питательную среду для угрызений совести. Ребенком он закалил сердце, мучая мелких животных; в отрочестве дорос до мысленных приставаний к миловидным девушкам; солдатом убивал, находя оправдание в войне, а став предпринимателем, беззастенчиво обирал акционеров. Это была жизнь, полная постоянной лжи и риска, основанная на коварстве и обманутом доверии — и в немалой степени на волчьих инстинктах, всегда помогавших ему ускользать от назойливых кредиторов, — но в этой жизни было столько опасностей, азарта и насущной необходимости выжить при помощи острого ума, что он и помыслить не мог о другом существовании — даже сейчас, вынужденно перебиваясь мелкими кражами и пресмыкаясь перед впечатлительными идиотами.

Вокруг свистел ветер, развевая полы пальто, но к метеорологическим условиям он был восприимчив не более, чем к голосу совести. Весело напевая военный марш, из тех, что ему некогда ревели трубы, он прошел по мосту Уэверли и поднялся по Кокбёрн-стрит, не заходя в свои роскошные апартаменты, где просыпался редко. На пересечении с Хайстрит Эйнсли задержался, чтобы посмотреть на себя в позолоченное зеркало, выставленное в витрине антикварной лавки. Тщательно поправил галстук, снял с отворота пальто частичку сажи, исполнившись решимости выглядеть как можно эффектнее на предстоящей встрече в Каледонской торгово-кредитной ассоциации, в ходе которой намеревался околдовать своим искрящимся шармом несговорчивого финансового директора, тайно, как он предполагал, влюбленного в него.

Предположение Эйнсли питалось не преувеличенным самомнением. Его уверенность, возведенная в культ беспечность, вкус к опасности и кажущееся пренебрежение последствиями — все это помогало ему окружать себя бесчисленными поклонниками всех возрастов, полов и социальных положений. Случалось, когда он важно шел по улице, на него смотрели как на животное из зверинца, на какую-то восхитительную, вставшую в стойку лисицу. Вот и теперь он поймал в зеркале магазина взгляд молодой женщины в квакерском платье, годившейся ему в дочери, — она пристально следила за всеми его движениями с противоположного угла перекрестка. Как всегда, моментально оценив ее, он решил, что у мадам слишком затрапезный вид, недостойный даже мимолетного внимания, и, подхватив трость, возобновил путь.

Пройдя площадь Хантер, он победоносно похлопал себя по карману, в котором лежало достойное приложение к триумфу предыдущего вечера — рубиновый браслет немалой стоимости, извлеченный из обтянутой бархатом шкатулки со дна еле прикрытой шляпной коробки. Почти три часа он терпеливо шарил по шкафам и комодам в поисках чего-то подобного, а покоренная любовница храпела и стонала. Ее храп и стоны пробивались сквозь туман, пропитанный виски — ядом, от которого Эйнсли нашел надежное противоядие, систематически и патриотично потребляя его всю жизнь.

Побежденная — невероятная простушка — была женой торговца каучуком, из-за частых отлучек которого ее преданность несколько поизносилась. Она поглаживала безымянный палец в угловом кабинете «Крипты поэтов» — покосившегося трактира на Вест-порт, известного своим мраком и сомнительной репутацией, — и праздношатающийся Эйнсли сразу же понял, что перед ним женщина, развлекающая себя мыслями об измене.

— Мадам, — сказал он, наклонившись к ней с деланной серьезностью, — может быть, вы видели здесь даму с темно-рыжими волосами? Светло-карие глаза, круглое лицо? Понимаете, мы договорились с ней встретиться за этим столиком. Вы не возражаете, если я присяду к вам и подожду?

Когда ожидание неизбежно затянулось, оказалось, что удобнее всего скрасить его разговором и набирающими темп рюмочками ликера. А когда стало ясно, что щекастая рыжеволосая красавица вряд ли появится, Эйнсли уже не особенно нужно было разыгрывать огорчение.

— Вы мне составили прелестную компанию! — воскликнул он, изящным жестом коснувшись коленки новообретенной спутницы. — Мне кажется, мы знакомы сто лет!

Но увы, безжалостно приближалась полночь.

— Боюсь, они скоро закроются, — заметил он даже без намека на сожаление, — и если мы останемся, нас просто выставят. Но почту своим долгом проводить вас до дома, если вы не возражаете. Все-таки улицы нашего города небезопасны по ночам, особенно в свете недавних странных происшествий. — И затем, когда они остановились возле веранды ее дома, продолжил тему: — Знаете, я ведь знал обоих — профессора Смитона, это тот, которого убили, и полковника, которого выкопали. Вы смеетесь! Я совершенно серьезно — пару лет назад у меня с ними были кой-какие дела. Странные люди, что один, что другой. Хотите узнать поподробнее?

А когда спустя несколько впустую потраченных часов он удостоверился, что она уснула и ни на что не реагирует, то приступил к работе, игнорируя бросающиеся в глаза ценности и обшаривая весь дом, как он это обычно делал, в поисках припрятанных сокровищ. Разбогатев к утру, Эйнсли, чтобы затемнить вопрос о личности похитителя, методично расшатал подоконник и сломал щеколду на окне, выходящем в сад, и, как коварный искуситель, улегся рядом со своей спящей царицей Савской, а затем, слегка сбрызнувшись розовой водой хозяйки и как следует попользовавшись табаком хозяйки, отправился на назначенную встречу.

Лавируя между экипажами на Саут-бридж, он снова заметил взгляд молодой женщины в квакерском платье, которая не выпускала его из виду. Но когда Эйнсли посмотрел прямо на нее, она испуганно и вместе с тем почтительно опустила глаза. Он свернул на Инфёрмери-стрит и с любопытством обернулся. Она тоже свернула. Теперь он был уверен, что она шла именно за ним, преследовала его.

Это скорее заинтриговало Эйнсли, чем обеспокоило; что-то в ее настойчивости особенно возбуждало, приводило в прекрасное расположение духа — ведь его и раньше преследовали молодые женщины, ищущие приключений. Обладая инстинктом сезонного охотника за дичью, Эйнсли решил развлечься. Он свернул вниз, к общественным баням, и скоро услышал за спиной ее шаги. Он взял курс на улицу Драммонд, и она последовала за ним. Миновав почтовое отделение железной дороги, он свернул на Николсон-стрит, она не отставала.

Он мысленно улыбнулся, сравнивая себя с магнитом, притягивающим частички благодаря загадочной силе, которой даже не вполне может управлять. Припомнив военный опыт, что он делал нередко, Эйнсли решил, что самое время мужественно двинуться прямо на противника. Выйдя на площадь Хилл, он развернулся, скрестил руки и встал возле столба с почтовым ящиком. И когда несколько секунд спустя появилась испуганная девушка, он был готов к встрече.

— Привет, — ухмыльнулся он.

В спешке она чуть не наскочила на него.

— Прощу прощения, сэр! Я…

— Вероятно, шли за мной?

— Нет, сэр! — Она отпрянула. — Нет, сэр!

— А мне кажется, да.

— Вовсе нет, сэр, — я шла на работу!

Он усмехнулся:

— И работаете вы, надо думать, где-то здесь неподалеку?

— Да, сэр, именно здесь!

Она не поднимала глаз выше его воротника.

— И где же?

— Что «где»?

— Где вы работаете?

— Там, сэр. — Она робко указала через дорогу на книжный магазин, где на выставленных на улицу лотках что-то искали два старика.