Французская защита
Шрифт:
— Брось, Юрка, не до шуток мне…
— Ну, хватит грустить, зёма! Вылезем отсюда, такой пир закатим мы с корешами! С тобой непременно! Вздрогнем так, что долго помнить будут французики нас!
…Сильнейший удар пришелся прямо в переносицу Темплера. Француз резко упал навзничь, ударившись головой о землю.
Мишель Лернер, находившийся рядом, громко закричал, выражая свое возмущение.
— А что? Я ничего! — спокойно оглядывался Юрок. — Я ж не хотел, так получилось!
Игроки
Игра между заключенными была прервана.
Подбежавшие охранники с трудом приподняли Темплера и, закинув его руки к себе на плечи, поволокли с поля.
— Врача! Он без сознания! — раздались выкрики.
Минутой раньше Юрок пушечным ударом вогнал футбольный снаряд в ненавистное лицо.
Одинцов понял: специально.
Женевьева ничего не могла с собою поделать.
Этот русский нравился ей все больше. Она несколько раз за последние две недели вызывала Виктора к себе в кабинет под предлогом часового шахматного занятия.
Одинцов терпеливо разъяснял француженке тонкости дебютной стратегии черных в ее излюбленном дебюте.
Французская защита.
Она — как сжатая пружина. Противник наседает, всё быстрее приближая свои редуты к окопам черных фигур и пешек. Вот он уже почти врывается туда по флангу. И уже хозяйничает на чужой территории.
И, о чудо!
Пружина с силой разжимается.
Хлестко, резким, болезненным контрударом.
Теряя завоеванные позиции, белые спешно отступают. Но всё — кончено. Если, конечно, слишком увлечься и забыть о собственной безопасности. Опытные игроки никогда не забывают о ней.
Но их — мало.
Зажатый в узкий коридор, красноярец Юрий Тарасов, медленно отступал.
Рассекая воздух тонкими заточками, Жан Темплер и двое его подельников неторопливо загоняли противника в угол.
Французы были уверены в победе.
Они не знали, кто стоит перед ними.
Если бы знали — никогда не пытались убить русского.
Отдавший несколько лет жизни изнурительным тренировкам в секции карате, Юрий Тарасов специально вызвал огонь на себя.
И он отомстил.
Никто не видел, как четверо заключенных, словно сговорившись, уединились в отдаленном тюремном коридоре.
Через три минуты Юрок вышел оттуда, потирая ушибленный кулак.
В темноте, на бетонном полу остались лежать три безжизненных тела. Горло Жана Темплера было проткнуто насквозь заточкой, зажатой в холодеющем кулаке его подельника. У того тонкий металлический шпиль торчал прямо из левого соска.
Третий, со сломанными шейными позвонками, лежал в трех метрах поодаль.
Жизнь стремительно
Он не успеет рассказать прибежавшим охранникам о случившемся. Месть состоялась.
— Ты знаешь, кто их убил? — задумчиво проговорила Женевьева, пристально глядя в глаза Виктору.
— Нет! — твердый ответ.
Такой же уверенный взгляд.
Темные оливки чуть смягчились:
— А предполагаешь?
— И не предполагаю. Мне, если честно, наплевать на это.
Женевьева опустила голову, потрогала тонкими пальцами острый конус на фигурке черного короля.
— Наплевать?
— Да, мне все равно.
— Но ведь они тоже люди, — со странной интонацией в голосе проговорила француженка.
— Для меня — нет.
— Ясно.
В воздухе повисло молчание.
Одинцов изучал последствия возможного рейда белого ферзя в тыл противника.
— Как ты думаешь, не погибнет твоя главная фигура в моем тылу? — с легкой иронией спросила Женевьева.
Недвусмысленный намек.
Одинцов думал, как ответить правильно.
Интуитивно он чувствовал нависшую над ним опасность.
Женевьева не хотела отпускать его.
Она могла представить Виктора в качестве подозреваемого по убийству трех заключенных.
И тогда он был бы в ее распоряжении еще минимум на полгода, пока идет следствие.
Одинцов решил идти ва-банк.
— Ты влюблена? — такой вопрос в этих стенах еще никем не задавался. Тонкая кисть едва заметно вздрогнула.
Черный король со стуком упал на доску, сбив по дороге пару пешек.
— Плохая примета, — улыбнулся Виктор.
— Я слышала о ней, — тихо сказала Женевьева.
— Отпусти меня, — проговорил Виктор, глядя ей прямо в глаза, — я знаю, ты — замечательная…
— С чего ты взял? — темные оливки подернулись слегка влажной дымкой.
— Я чувствую это. Ты же знаешь, как развита интуиция у хороших игроков. Или, по крайней мере — слышала об этом.
— Ты прав.
— На следующей неделе я должен выйти на свободу. Я хочу увидеть тебя там, — глухо проговорил Одинцов.
Это был пока самый сильный ход в его французской жизни.
— Зачем? — покривила душой женщина.
Виктор улыбнулся.
— Мы доиграем нашу партию. На равных.
— Хорошо. Иди.
— И еще одна просьба.
— Какая?
— Не трогай моего сокамерника.
— Почему? Он подозревается в убийстве.
— Это недоказуемо. Я и Мишель Лернер показали, что Тарасов весь тот вечер находился в камере.
— Лернер?
— Да.
— Почему?
— Не знаю.
Виктор солгал. Он знал, что Юрок насмерть запугал бывшего финансового махинатора. Всего несколько весомых слов, сказанные по дороге на завтрак, сделали француза сообщником.