Франкенштейн (илл.)
Шрифт:
Я смотрел, как они рыдают друг у друга в объятиях, и жестоко страдал. Чем мог я утешить двух прекрасных женщин, которых знал и любил всю мою жизнь?
Жюстина клянется, что она невинна.
Как ни старались мы с Элизабет переубедить судей, всё было напрасно. На другой день, едва рассвело, Жюстину Мориц повезли на городскую площадь и там повесили, как убийцу.
В
— Как дальше жить? — спрашивал я себя. — Для меня самого самоубийство было бы избавлением, но как я могу навлечь новое горе на несчастного отца и бедную Элизабет?
К тому же я не знал, какие новые козни строит против моих близких проклятое чудище. Я должен был их защитить.
А потому я решил стряхнуть с себя тоску и действовать.
— Однажды, — сказал я сам себе, — я нападу на след мерзкого чудища, и оно мне заплатит за свои злодейства!
Жюстину везут на казнь.
ГЛАВА 11. Лицом к лицу с чудовищем
Альпийский воздух воскрешает Виктора.
После смерти Жюстины мне трудно было сладить с тоской у себя дома, и потому я, один, отправился в мирное селение Шамуни.
Месяц провел я в долгих прогулках по живописным альпийским долинам, дышал свежим воздухом подле Монблана, и ко мне вернулся крепкий сон по ночам и покой в продолжение дня.
Но вот однажды утром меня разбудил проливной дождь, и сплошная его пелена заслонила прекрасный горный вид из моего окна.
Однако же я решил не покоряться непогоде и взобраться на мое излюбленное место в горах. Там любил я сидеть и смотреть, как медленно сползают с вершин ледяные глыбы.
Мой мул старательно одолевал извилистую, крутую тропу, а ливень меж тем все обрушивался на долину под нами. К полудню добрался я до вершины и тут мне вздумалось переправиться через ледник. По всей ширине в три мили лед был в сплошных трещинах, и я целых два часа добирался до другой стороны.
Но вот наконец дождь перестал, выглянуло солнце, и все ледяные вершины вокруг засверкали. Это сияние прогнало мою тоску и я повеселел.
Вдруг, на той стороне глетчера, я заметил человека — огромного человека — и он приближался ко мне со сверхчеловеческой скоростью. Я пробирался по льду медленно, осторожно, он же мчался, он подпрыгивал на опасной поверхности.
Среди Альп.
Я вздрогнул, завидя его, потом весь затрясся от омерзенья и ужаса — то было страшное чудище, которое я, я сам, сотворил два года назад! Я понял, что не сдвинусь с места, буду стоять и ждать, пока он подойдет ко мне, а там уж выскажу ему, как я его ненавижу… и, если возможно, я уничтожу его!
— Дьявол! — крикнул я. — Как смеешь ты ко мне приближаться! О, как бы я хотел убить тебя и воскресить тех двоих, которых ты уничтожил!
— Меня не удивляют твои слова. Я ничего другого не ожидал, — сказал он спокойным голосом. — Все ненавидят таких уродов, как я. Но не твоя ли это вина, что я так страшен? Не ты ли таким меня создал?
Больше я не мог сдерживать своей ярости, я бросился на него, я стал царапать отвратительное желтое лицо…
Но он чересчур был силен, чересчур проворен. Схватив мою руку железной хваткой, он спокойно проговорил:
Безотчетная ярость.
— Успокойся ты, мой создатель. Молю тебя, выслушай мою историю прежде, чем вновь захочешь меня убить. Запомни: ты сам сотворил меня таким, я сильнее и больше, чем ты.
— Никаких твоих историй я не желаю слушать, мерзкое чудище!
— Ну как мне уговорить тебя, Виктор Франкенштейн? Как убедить тебя, что и я тоже страдаю? Я несчастен и одинок, меня ненавидят и презирают все — взрослые и дети — и всё по твоей милостив
— А я ненавижу и презираю себя самого за то, что создал тебя!
— Но твой долг выслушать то, что я скажу. И тогда, если ты попрежнему захочешь, и если ты сможешьубить меня — что же, убей. Только помни, что это ты меня создал.
— Я проклинаю тот день и час! Я проклинаю вот эти самые руки! Убирайся! Я ни минуты более не могу тебя видеть!
Монстр заслонил руками мои глаза и сказал:
— Ну вот, теперь ты можешь на меня не смотреть.
«Не ты ли создал меня!»
Я сбросил со своего лица его руки и повернулся к нему спиной.
Он протянул ко мне руки, будто в мольбе.
— Ну просто не смотри на меня. Только выслушай мою историю, внемли моей просьбе. Если обещаешь ее исполнить, я тебя оставлю в покое. Если же нет… ну, об этом мы после поговорим.
Сам не знаю, страх, любопытство или даже жалость к нему заставили меня его слушать. Но как бы там ни было, я согласился. Я повернулся к нему и кивнул.
Он показал на льды вокруг и сказал:
— Повесть моя слишком долгая, и нельзя рассказать ее здесь, сидя на холоде. Пожалуйста, пойдем со мной. Я знаю одну хижину на этой горе.
Он повернулся и зашагал через льды. Я пошел за ним, изо всех сил стараясь не отставать.
Когда я наконец добрался до той хижины, он был уже внутри и разводил в очаге огонь.
Я сел у огня и стал слушать его рассказ.
Я преследую чудище!