Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра
Шрифт:
После отбытия Скалона комендантский начальник пребывал в глубоком отчаянии. Он хорошо понимал, что скрыть все махинации и аферы будет невозможно, разве что запечатать в бочках с сельдью всех смотрителей, счетчиков, конвоиров и других свидетелей на складах. Правда, немного успокаивало то, что во всех схемах были задействованы многие важные чины губернаторской администрации; если их участие в хищениях выплывет наружу – скандала небывалого масштаба не миновать. Будут ли в этом заинтересованы в Киеве и Петрограде?
Внезапно мозг Люфтова пронзила другая догадка: не касается ли эта проверка дел львовской банды грабителей, орудующей в российской военной форме, недаром же старого поляка-медвежатника, которого его люди готовили к операции по хищению бонов из сейфов магистрата, видели
Градоначальник тем временем мчался в агентство по снабжению провиантом на Мицкевича, восемь. Следовало убедиться, что ушедшие на черный рынок по спекулятивным ценам пятьдесят подвод пшеничной муки высшего сорта, предназначенной для девятого черниговского госпиталя Красного Креста, и восемь тысяч пудов муки, изъятой у сокальского [100] барона Витмана, надлежащим образом оформлены как «переданные проходящим войскам».
100
Сокаль – теперь районный центр Львовской области.
Закончить свой вояж он намеревался в агентстве по квартирному довольствию войск генерал-губернаторства, где его ждал важный разговор с начальником комиссии по реквизиции городских предприятий и складов.
Глава 29
Выезд на Подзамче и на Зеленую
Зима четырнадцатого года во Львове выдалась холодная. Снег скрыл осеннее разноцветье львовских парков и скверов. Серые туманы приглушили краски старинного города.
Белинский направлялся по вызову в отделение. На нем было новое пальто, купленное недорого накануне в пассаже Миколяша [101] . Как обычно, он проверился, нет ли хвоста: зашел в антикварную книжную лавку на Батория [102] , взял с прилавка книгу, подошел к витрине и несколько минут наблюдал за прохожими. Затем, нырнув в браму дома восемь Клары Лисе на Костюшко, через проходной двор проник в здание контрразведки.
101
Пасаж Миколяша – до Второй мировой войны роскошный пассаж от первой брамы на улице Коперника до нынешней улицы Вороного. Был разрушен при бомбежке в 1939 году.
102
Теперь улица Князя Романа.
В отделении шла рутинная работа. Отсутствовал только прапорщик Новосад, получивший задание обойти все городские пожарные части и проверить, не хранятся ли там старые ключи от городских брам.
– Милостивый государь, вы не выполняете распоряжение, – ругался по телефону Корецкий, – газеты и журналы впредь высылать на наш адрес. Да, да, «Данцере арми цайтунг»! «Райхспост»! «Нойе фройе пресс» и «Ла Романи». Сто рублей нами высылались.
Бросив трубку, он продолжал возмущаться:
– Lescanailles! [103] Деньги получили и не желают ничего знать!
103
– Негодяи! (фр.)
Газеты понадобились, чтобы хоть как-то разобраться, что происходит в Венгрии, где, по словам перебежчиков, в результате быстрого наступления русских войск в Буковине началась паника – стали разбегаться окружные власти и формироваться миссии для сепаратных переговоров. Киев запаздывал с информацией, а к отправке в Будапешт уже были готовы два перспективных агента: профессор земледельческой академии в Дублянах [104] и директор театра на площади Смолки.
В целях экономии штаб требовал отправлять агентов за линию фронта только при максимальной
104
Дублины – селение возле Львова, где в XIX веке была создана Земледельческая школа – предшественница теперешней Сельскохозяйственной академии.
При виде Белинского ротмистр воскликнул:
– Вот кто нам прояснит ситуацию! Ведь самые свежие новости можно узнать только во львовских кнайпах.
– Ну и погодка, – стряхивал с себя снег капитан. – Не хотите ли сказать, что я вызван именно для этого?
– Нет, конечно, дорогой Павел Андреевич, – прищурился на его новое пальто Корецкий, – хотя, если вы доложите нам городские сплетни о событиях в Венгрии, мы наконец правильно распорядимся выделенными на агентов тремя тысячами рублей.
– Вполне возможно, если побываю завтра у графини Боваровской. Мой новый друг – пан Сташевский любезно пригласил меня отпраздновать у нее Сильвестр [105] .
– Поздравляю, – не без зависти процедил Корецкий, – я знал, что местный свет не оставит вас без внимания. Думаю, теперь глупо задавать вопрос по поводу вашего нового пальто?
– Вы, как всегда, догадливы, ротмистр.
– Скажите, капитан, не на Набеляка [106] ли проживает ваша графиня? – многозначительно поинтересовался Дашевский.
105
День Святого Сильвестра – католический праздник накануне Нового года.
106
Теперь улица Котляревского.
– Совершенно верно, именно там.
– Тогда, надо полагать, это супруга офицера австрийского Генерального штаба полковника Боваровского?
– Сташевский мне об этом ничего не говорил, – удивился капитан.
– Ты имеешь в виду графиню, с крыши которой мы сняли того идиота с биноклем? – вмешался Корецкий.
– Именно, – подтвердил Дашевский, – на крыше тогда был конюх содержателя буфета в австрийских казармах на Театынской [107] . А графиню мы вызывали в качестве свидетельницы, надеялись установить с ней контакт, но она не явилась.
107
Теперь улуца Максима Кривоноса.
– Да нам тогда и некогда было возиться с ней, – припомнил ротмистр, – ведь бои шли на окраине города. А кстати, капитан, что там сейчас в нашем военно-судебном уставе за неявку свидетеля?
– Если нет законных причин, указанных в статье триста восемьдесят восемь устава уголовного судопроизводства, то взыскание не более пятидесяти рублей, а за неявку вторично – привод, – блеснул тот своими знаниями военного юриста.
– Не очень сурово для военного времени, – бросил ротмистр.
– Я думаю, Павел Андреевич, вам непременно следует побывать у графини, – продолжил Дашевский, – где еще, как не в таком изысканном обществе, можно узнать истинные настроения местной польской аристократии. Я уверен – в штабе не будут возражать.
– Может, для пользы дела мне сопровождать капитана? – начал неуверенно Корецкий.
– О, только не это, – взорвался Дашевский, – все-таки надо же выдерживать хоть какие-то паузы между вашими скандалами с дамами!
Ротмистр воспринял упрек без эмоций. Откинувшись в кресле, он еще раз взглянул на новое пальто Белинского и с ехидством заметил:
– Боюсь, капитан, это пальто будет последним реквизитом в вашей драматической роли вражеского агента.
Белинский недоуменно посмотрел на Дашевского.