Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Шрифт:
Все рыцари на мужском застолье выслушали рассказ Русидона с удовольствием. Они вселили в Роберта мужество.
А спустя два дня Жофи не вернулся домой из поездки. Жонглеры его рассказали, что на них напали в лесу три разбойника в масках. Молодого господина сбили с лошади и унесли.
Госпожа Валентина из Блэ послала отряд на поиски сына, его нашли в ущелье, он был без сознания. Доспехи его были приведены в негодность, сломанный рыцарский меч валялся неподалеку, а ленты, которыми рыцаря наградила Розамунда, исчезли.
Жофи с переломанными
Вполне в характере ее сына! С ним поступили как с бродячим торговцем. Она не испытывала к нему ни малейшего сочувствия. Стыдилась и за него и за себя. Лишь один-единственный раз вошла в комнату, где лежал больной.
Рыцарь Роберт сумел устроить так, что слух о происшествии с Жофи достиг ушей Розамунды. Одна из ее дам принесла госпоже ленту, которой та украсила трубадура, лента была испачкана.
Юная красавица перенесла удар почти без звука. Благородные дамы из соседних замков нанесли ей визиты. И образовали нечто вроде тайного общества, где обсудили несчастный случай с Жофи. Что могли противопоставить дамы свирепому Роберту, законному супругу? То же, что может противопоставить ныне союз промышленников непокорному члену организации, а именно различные виды бойкота, диффамацию, иногда даже исключение. Розамунду выслушали. Она не захотела посвящать дам в подробности. Но те исходили из собственного опыта.
Обычаи показали, какой властью они обладают. Это была реальная сила, наделенная, что называется, зубами и когтями. В замок перестали приезжать. Приглашения хозяевам присылались все реже и реже. Рыцарь Роберт ходил мрачнее тучи. Ни души не появлялось ни за праздничным столом, уставленным питьем и яствами, ни на турнирах. Словом, не приезжал никто, перед кем бы Роберт мог хвастаться своими сокровищами, своим самым большим сокровищем — Розамундой. Уже начали поговаривать, что рыцарь намерен в сопровождении пышного эскорта отправиться в замок Блэ для примирения, а своих сарацинов, напавших на Жофи, повесить. Кружок дам торжествовал победу.
Но тут неожиданно ко двору графини из Шампани прибыла госпожа Розамунда де Куртуа и попросила созвать дам, чтобы обсудить одну куртуазную проблему: она вытащила пергамент, на котором, как установил специально призванный рыцарь, обученный грамоте, было написано следующее:
«Параграф восемнадцатый: только мужество и особые отличия делают рыцаря достойным любви знатной дамы».
«Однако наличие этих качеств у господина Жофи вызывает некоторые сомнения, — с таким официальным демаршем выступила обычно столь сдержанная госпожа де Куртуа. — С прискорбием я спрашиваю: как можно отнять у рыцаря, берегущего свою честь, ленту, которой его наградила дама, и может ли он допустить, чтобы эта лента была возвращена даме, покрытая грязью? Даже если ему и помешали защитить свое достоинство, он должен был поручить это другим рыцарям, связаться с ними и выдать мне тех, кто напал на него».
Дамы при дворе графини были захвачены врасплох. Для них, боровшихся за Жофи, это был удар ножом в спину. Впрочем, пока смущенные дамы размышляли над параграфом восемнадцатым, госпожа Розамунда прочла еще параграф, на сей раз семнадцатый.
Параграф гласил: «Новая любовь полностью вытесняет старую».
Прекрасная дама приняла поздравления от всех других дам, которых она убедила столь ясным аргументом.
А после одна из дам, обладавшая дипломатическими талантами, отправилась с деликатным поручением к рыцарю-трубадуру Жофи из Блэ; его следовало заверить в благорасположении всех заседавших прекрасных дам при дворе графини Шампанской и одновременно внушить ряд важных соображений (пусть не требует в дальнейшем содействия дам и не удивляется, что отныне они будут воздерживаться от всяких враждебных выпадов против рыцаря Роберта). И вот, когда посланница — воистину эта дама вела себя как полномочная представительница женщин — появилась в замке Блэ, то встретила уже излеченного рыцаря Жофи в кругу своих поющих и играющих жонглеров во дворе замка; репетируя новую песню, Жофи весело выполнял функции композитора и капельмейстера, поэта и исполнителя, аккомпанируя себе на лютне. Итак, Жофи сочинил новую песню. Дама-посланница, представительница женщин, не желая мешать рыцарю, сперва постояла, а затем присела на траву, стараясь понять, кого воспевает господин Жофи.
И глянь-ка, он и в самом деле прославлял новую даму. Новая дама, новый рыцарь! Благословенная земля Прованс!
А потом для замка Блэ наступил радостный день: съехались гости, чтобы поздравить Жофи с выздоровлением и еще с избранием новой дамы, имени которой он пока не открыл (см. параграф семнадцатый).
Но кто же была сия счастливица? Возлюбленная Жофи не жила ни в Руссильоне, ни в Каталонии, ни в Арагоне, ни в Провансе, вообще она была родом не из Франции; напрасно стали бы мы искать ее также в Испании или в Англии, в Германии или во Фландрии. Эту даму никто в глаза не видел, в том числе и сам Жофи. То была принцесса из Триполи.
Реально существующая личность?
Нет, сказочное видение, сказочное видение!
Жофи едет в Триполи вместе с Крошкой Ле
Сибарит у горящего камелька, задумавшись, смотрел в комнату, где удобно устроились домашние и гости, слушавшие его.
Вот Элис — нежная, тонкая женщина, а в полутьме на диване — воин и ветеран Эдвард, романтик и скептик одновременно — слышал ли он его? Вот его дочь, Кэтлин, она сидела прямо, и ее светло-серые глаза неотрывно смотрели на отца.
Позади в слабо освещенной комнате разместились гости; один из них сел у курительного столика, он застыл и как бы отсутствовал; другой, некий американец — он здесь проездом, — утонул в кресле, вытянув далеко вперед свои длинные ноги, а руки его, перекинутые через подлокотники, болтались на весу над ковром (американец вбирал в себя слова рассказчика, словно то был напиток); у стены примостилась верная душа, старая дева, не снявшая своей черной шляпки, это — мисс Вирджиния, гувернантка; еще дальше под бюстом Сократа в самом углу пристроились два бравых малых, два господина, которые время от времени шушукались.