Гамп и компания
Шрифт:
– Это еще не поздно сделать, большая шишка. – Голос принадлежит здоровенному, уродливому на вид детективу, который стоит в дверном проходе. За ним – два легавых в форме.
– Теперь идем с нами подобру-поздорову – и никаких проблем.
Я сделал, как он сказал, но его последние слова оказались чистейшим враньем.
Так меня опять в тюрьму посадили. Я должен был понимать, что все это не может продлиться вечно, но никак не ожидал, что это станет таким большим делом. Арестовали не только Айвена Бузовски. В тюрьму также бросили Майка
Айвен сидел в соседней со мной камере, и выглядел он к моему удивлению совершенно спокойным.
– Ну вот, Гамп, – говорит он. – Теперь, по-моему, настала пора провести ваше представление с дрессированным медведем.
– Угу, а что это такое?
– Просто делайте то, что вы делали для полковника Норта – лгите, покрывайте, берите на себя вину.
– Чью вину?
– Да мою, дубина! А чего ради, черт возьми, я сделал вас президентом отделения инсайдерной торговли? Ради ваших мозгов и внешней привлекательности? Ради того, чтобы вы взяли на себя весь жар в подобном случае – вот зачем я вас нанял.
– Гм, – говорю. Я должен был понять, в чем тут подвох.
Следующие несколько дней добрая сотня полицейских, адвокатов и следователей допрашивает меня насчет всевозможных финансовых агентств. Но я ничего им не говорю. Я просто держу свой большой рот на замке, и это капитально их обламывает, но ничего поделать они не могут. Их там такая уйма, что я уже не разбираю, кто из них представляет меня, мистера Бузовски и Майка Маллигана, а кто против нас. Хотя мне это без разницы. Я молчу как моллюск.
В один прекрасный день тюремный охранник приходит и говорит, что ко мне есть посетитель.
Когда я пришел в помещение для визитов, это оказался малыш Форрест.
– Откуда ты узнал? – спрашиваю.
– Как я мог не узнать? Про тебя писали во всех газетах, и по телевизору тоже показывали. Говорят, это крупнейшая заваруха со времен нефтяного скандала в Типот-Доуме.
– Со времен чего?
– А, проехали, – говорит он. – Короче, мне в конце концов пришлось встретиться с миссис Хелмсли, про которую ты говорил, что она вся такая милая.
– В самом деле? Ну как, она хорошо о тебе заботится?
– Еще как – вышвырнула меня на улицу.
– Чего-чего?
– Вышвырнула нас на улицу вместе со всеми вещами. Сказала, мол, не потерпит, чтобы в ее отеле проживал мошенник.
– Так как же ты теперь?
– Я устроился мыть тарелки.
– Ну, у меня в банке есть кое-какие деньги. Где-то в моих вещах есть чековая книжка. Можешь ею воспользоваться, чтобы найти себе жилье, пока не вернешься домой. Там даже может хватить, чтобы забрать меня отсюда под залог.
– Ладно, сделаю, – говорит он. – Но похоже, что на этот раз ты капитально влип.
В этом малыш Форрест, судя по всему, прав.
После того
Малышу Форресту интересно было знать, что я собираюсь делать, когда состоится суд, но по правде, я сам этого не знал. В смысле, меня наняли, чтобы взять на себя вину, а есть определенное достоинство в том, чтобы сделать то, что ты должен. С другой стороны, мне вроде как не казалось справедливым проводить остаток жизни за решеткой, тогда как Айвен Бузовски и Майк Маллиган будут и дальше наслаждаться всеми прелестями роскошной жизни. В один прекрасный день малыш Форрест напрямую меня об этом спросил.
– Знаешь, – говорит он, – я был бы не прочь снова смотаться к статуе Свободы. Мне вроде как та поездка понравилась.
Так мы и сделали.
Мы сели на экскурсионный катер до статуи, и вся она была такая славная и сияющая в предвечернем солнце. Затем мы остановились и прочли надпись про «усталых, бедных и страждущих, мечтающих о свободе». Дальше мы поднялись на верхушку факела и посмотрели оттуда через залив на Нью-Йорк и на его небоскребы, которые, казалось, уходили прямиком в облака.
– Так собираешься ты их сдать или нет? – спрашивает малыш Форрест.
– Кого сдать?
– Айвена Бузовски и Майка Маллигана.
– Не знаю… А что?
– А то, что тебе лучше об этом подумать и принять решение, – говорит он.
– Я уже думал об этом… и просто не знаю, что делать.
– Предательство – не очень хорошая штука, – говорит малыш Форрест. – Полковника Норта ты не предал…
– Ага. И посмотри, куда меня это завело. Меня опять в консервную банку упаковали.
– Точно, и я снес за это кучу насмешек в школе. Но я, наверное, снес бы еще больше, если бы ты его сдал.
В этом малыш Форрест, пожалуй, прав. Я просто стоял там на самом верху статуи Свободы, прикидывая и размышляя – что вообще-то не моя специальность. Еще я тревожился – что как раз моя специальность. Наконец я покачал головой.
– Порой, – говорю, – человеку приходится поступать правильно.
Так или иначе, время нашего суда наконец настало. Нас согнали в большой федеральный зал, где прокурором был мистер Гугульянти. На вид он вроде мэра или чего-то в таком духе. Весь мрачный, неприятный, а обращается к нам так, как будто мы его родную мать топором зарубили или еще что похлеще.
– Ваша честь, дамы и господа присяжные, – говорит мистер Гугульянти, – эти три человека – самые отвратительные преступники, какие вообще существуют на свете! Они виновны в краже ваших денег – повторяю, ВАШИХ денег – причем лично!..
Дальше – больше.
Он принимается обзывать нас мошенниками, ворами, лжецами, обманщиками. Наверняка он бы нас мудозвонами и пидорасами тоже назвал, если бы мы в зале суда не были.
Наконец, когда мистер Гугульянти заканчивает вымазывать нас дегтем и обваливать в перьях, наступает наш черед защищаться. Первый свидетель, который занимает свое место, – это Айвен Бузовски.