Гарик Потный и Оружие Пролетариата
Шрифт:
Сначала они ехали по запутанному лабиринту подземных коридоров. Гарик попробовал было запоминать дорогу, налево, направо, направо, налево, в середину развилки, направо, налево, но вскоре это сделалось слишком сложно. Жирные свыньи, видимо, сами знали, куда ехать, потому что Шниперсон ими вообще никак не управлял.
От рвущегося навстречу пропахшего навозом воздуха глазам было больно, но Гарик не закрывал их. Один раз он увидел сноп пламени, вырвавшийся откуда-то из глубин коридора, и обернулся посмотреть, не перданул ли это кто, но было уже поздно. Они погружались все глубже под землю и ехали теперь мимо озера,
– Так и не знаю, - крикнул Гарик Огромагу сквозь грохот тележки, - как лучше солить сало, по-украински или по-венгерски?
– По-украински, - ответил Огромаг.
– И не спрашивай больше нихуя, а то блевану.
Он и правда даже покраснел. Когда тележка наконец остановилась около маленькой дверцы в стене, ему пришлось постоять опершись о стену, чтобы живот перестал дрожать.
Шниперсон отпер дверцу. Оттуда, клубясь, вырвался зеленый вонючий дым. Когда дым рассеялся, Гарик ахнул. Внутри, в ячейке, лежали горы пачек зелёных банкнот. Колонны пачек разноцветных. Груды маленьких алюминиевых копийок.
– Все твое, - улыбнулся Огромаг.
Все его - это было потрясающе. Разумовские, скорее всего, ничего об этом не знали, а то бы быстренько все отобрали. Они постоянно жаловались, что Гарик им очень дорого обходится. А оказывается, все это время он, сам того не подозревая, владел целым состоянием, спрятанным глубоко под землей.
Огромаг помог Гарик уложить некоторое количество денег в сумку.
– Зелёные - это баксы, - объяснял он.
– В одном баксе от 8 до 21 хохлобаксов по плавающему курсу, а в одном хохлобаксе - сто копийок, все довольно просто. Вот так, этого на пару семестров хватит, если деноминацию не объявят, а остальные пусть лежат здесь, целее будут.
– Он повернулся к Шниперсону.
– А теперь, будь другом, к ячейке номер шестьсот шестьдесят шесть, и, может, свыньи не будут так пердеть?
– Вот только поцов наши свыньи забыли спросить, - отрезал Шниперсон.
Они помчались дальше, вглубь, набирая скорость. Все холоднее становилось, все сильнее швыряло тележку на крутых поворотах. С грохотом пронеслись они мимо подземного ущелья, и Гарик перевесился через бортик, чтобы посмотреть, кто же там внизу столько насрал, внизу, но Огромаг с болезненным стоном за шиворот втащил его обратно.
Над ячейкой номер шестьсот шестьдесят шесть был нарисован знак радиационной опасности - Гарику не раз показывали его в школе на уроках ОБЖ. Ячейка не имела замочной скважины.
– Подождите здесь, молодые люди, - важно велел Шниперсон. Он легонько тронул поверхность длинным пейсом, и дверца попросту растаяла от прикосновения.
– Если так сделает кто-нибудь посторонний, его коснётся огонь Яхве, и он окажется в окружении голодных свыней в их загоне, - объяснил Шниперсон.
– А вы часто проверяете, нет ли кого в том загоне?
– спросил Гарик.
– Таки для чего? Свынячье говно обязательно фильтруют от золотых коронок, это стандартная процедура, - ответил Шниперсон с весьма зловредной ухмылкой.
Гарик не сомневался, что в такой секретной ячейке должно храниться что-то очень-очень важное, и, снедаемый любопытством, весь вытянулся вперед, ожидая увидеть по меньшей мере диск со свежей порнухой - но ячейка была пуста, по крайней мере, на первый взгляд. Только потом он заметил на дне небольшой грязноватый свёрток в коричневой бумаге. Огромаг взял сверток и засунул его куда-то себе в карман штанов. Гарику ужасно хотелось узнать, что же там такое, но он все же сдержал свое любопытство и не стал спрашивать.
– Ну, давай назад в эту адскую колымагу, и не говори со мной по дороге, лучше мне держать пасть закрытой, - сказал Огромаг.
Кое-как пережив ужасы обратной дороги, они стояли за дверями "Нацыянального", щурясь на ярком солнце. Гарик не знал, куда и бежать, теперь, когда в сумке у него было полно денег. Ему не требовалось знать, каков обменный курс бакса по отношению к аглицкому фунту, чтобы понять, что сейчас у него больше денег, чем было когда-либо до этого - и даже больше, чем было когда-либо у Разумовских, если уж на то пошло.
– Надо б форму прикупить, - Огромаг мотнул головой в сторону бутика "Педики из Милана - рубища для лохов".
– Слушай, Гарик, ты не против, я заскочу накатить стаканчик в "Штопаный гандон"? Терпеть ненавижу этих пейсатых.
Он все еще был очень бледен, и Гарик, сильно волнуясь, пошел к педикам один.
Педик был всего один, он оказался оказался приземистым, улыбчивым итальяшкой, одетым в розовое.
– Идешь в "Нодваятс", противный?
– перебил он, когда Гарик начал было говорить что-то невнятное.
– Вот здесь все самое модненькое - и, кстати, у нас тут еще один красивенький мальчик примеряет формочку.
В глубине магазина на табуретке стоял мальчик с бледным, вытянутым ебалом, а второй педик подкалывал булавками полы его длинного черного смокинга. Первый педик поставил Гарика рядом на стульчик, надел ему на голову дырявые семейные трусы и начал измерять портновским сантиметром, периодически как бы ненароком поглаживая Гарику жопу.
– Привет, - сказал мальчик, - тоже в "Нодваятс"?
– Да, - кивнул Гарик.
– Мой папа в соседнем магазине покупает учебники, а мама выбирает волшебные втыкалочки на том конце улицы, - сообщил мальчик. У него был скучный, манерный голос настоящего дятла.
– А потом я их поведу смотреть женские бои в грязи. Не понимаю, почему первокурсникам нельзя иметь собственные ноутбуки. Надо будет все-таки заставить отца купить ноут, я уж как-нибудь закачаю туда порнухи и протащу ее в школу.
Гарик непроизвольно вспомнил о кабельном канале дяди Владимира.
– А у тебя есть, кстати, есть ноутбук?
– приставал мальчишка.
– Нет, - ответил Гарик.
– А ты порнуху и матчи фаршболла на чём смотришь?
– Да ни на чём не смотрю, - соврал Гарик, гадая, что за штука фаршболл.
– А я на ноуте смотрю - папа говорит, будет преступление, если меня не возьмут в сборную факультета, по фаршболлу или спортивной мастурбации, неважно, и, должен сказать, я тоже так думаю. Ты уже знаешь, на какой факультет идёшь?