Гарик Потный и Оружие Пролетариата
Шрифт:
Гарик посмотрел: за столом "Змеюшника" развалилось ужасное привидение в виде женщины с пустыми глазницами, жутким лицом, огромной грудью и без одежды, с телом запятнанном засохшей бурой кровью. Оно сидело справа от Малого, который, как с удовольствием заметил Гарик, вовсе не был в восторге от подобного соседства.
– А из-за чего она вся в крови?
– с жадным любопытством спросил Симочка.
– Принимает ванны из крови, донорской, конечно. Дикие времена, свежевыжатую кровь невинных младенцев уже не достать, - деликатно ответил
Когда все наелись, остатки пищи испарились с тарелок, и посуда вновь засияла чистотой. Спустя мгновение появился десерт - огромное количество леденцов на палочке всех сортов, какие только можно себе представить, яблочные пироги, торты с патокой, сало в шоколаде, пончики с сахарной пудрой, вафли, клубника, желе, рисовая каша...
Пока Гарик набивал рот тортом с патокой, разговор зашел о родных.
– А я полукровка, - объявил Симочка.
– Мой отец еврей. Мама не говорила ему, что она гойка, пока они не поженились. Вот была умора!
Все заржали.
– А ты, Незнайка?
– поинтересовался Роня.
– Меня воспитывала бабушка, она ведьма, - сказал Незнайка, его видимо галлюцинации наконец отпустили и он почти не выглядел тормозом, - но вообще все в семье думали, что я не умею разговаривать. Мой двоюродный дедушка Енох все пытался внезапно пнуть меня, чтобы заставить выматериться - не раз он окунал меня головой в унитаз, я однажды даже чуть не утонул - но ему нихрена не удавалось, пока мне не исполнилось восемь. Дедушка Енох пришел в гости, взял меня за ноги и вывесил из окна на втором этаже. А в это время двоюродная бабушка Енид сзади пнула его по жопе, и он случайно отпустил руки. Но я не упал, я взлетел - пролетел через весь сад прямо на дорогу, чтоб старый идиот меня не достал - и такой боцманский загиб выдал! Они все были так довольны, бабушка плакала, просто не знала, куда деваться от счастья. Видели бы вы их тупые лица, когда я вошел к ним в комнату - понимаете, они думали, что если я не умею говорить, то мне будет недоступна вербальная магия. А я ведь просто пять лет над ними прикалывался, над придурками... Дедушка Енох был так мной доволен, что даже купил мне галлюциногенную жабу. Кстати, где она?
С другой стороны от Гарик, Персик Шварценфикт и Галина разговаривали об учебе ("Я так надеюсь, что занятия начнутся сразу же, меня больше всего интересуют превращения, знаешь, превращения со сменой пола, конечно, считается, что это очень трудно..."; "вы начнете с элементарного, иголки под ногти и тому подобное...").
Гарик, согревшийся и сонный, посмотрел на преподский стол. Огромаг пил из огромного гранёного стакана, сильно его запрокинув. Проффесор Макдональдс разговаривала с Владимиром Ильичом. Проффесор Бельчатник, в своем сумасшедшем подгузнике, беседовал с преподавателем в стильной чёрной одежде.
Все случилось внезапно. Препод в чёрном глянул Гарику прямо в глаза - и острая, горячая боль пронзила жопу мальчика.
– Ой!
– Гарик прижал одну ладонь ко лбу, а вторую к пострадавшему месту.
– Что за хуйня?
– встревожился Персик.
– Н-ничего.
Боль прошла так же быстро, как и появилась. Труднее было избавиться от впечатления, произведенного взглядом препода - чувствовалось, что Гарик ему сильно не понравился.
– А что это за препод, который разговаривает с проффесором Бельчатником?
– спросил Гарик у Персика.
– А, так ты уже знаешь Бельчатника? Неудивительно, что он одел подгузник, это же проффесор Сергей Полиэтиленович. Он преподает самогоноварение, но всем известно, что на самом деле он метит на место Бельчатника. И он, этот Сергей, знает все, и про козла, и про бобра, и даже про защиту от них.
Гарик некоторое время наблюдал за Сергеем Полиэтиленовичем, но тот больше ни разу не взглянул в его сторону.
Наконец, десерты тоже испарились, и Владимир Ильич снова встал. Все замолчали.
– Э-хем - еще несколько слов, тепегь, когда мы все уже наелись, но ещё не нажгались. Пегед началом семестра хочу напомнить вам некотогые пгавила.
– Пегвокугсникам следует знать, что лес вокруг замка является гадиоактивным, там взогвалась атомная станция, и теперь это запгетная зона для всех учащихся без исключения. Об этом также следует вспомнить некотогым из стагших учеников.
Хитрющие глаза Ильича сверкнули в сторону близнецов Шварценфикт.
– Кроме того, господин Бгудзь, смотритель по гежиму, пгосил меня напомнить, что вам запгещается сгать в когидорах, и блевать тоже, для этого в казагме каждого факультета есть туалет. Дгаить туалет после этого пгедстоит в основном, конечно, пегвокугсникам, ну и тем, кто не понгавится лично мне.
– Набог в команды по фагшболлу состоится на втогой неделе семестга. Желающие иггать за свой факультет должны обгатиться к мадам Самогонщице.
– И, наконец, обязан пгедупгедить вас, что в этом году вход в пгавый когидор на тгетьем этаже кагается стгашной и нелепой смегтью.
Гарик заржал, но он был единственный, кто так сделал.
– Он что, серьезно?
– тихо поинтересовался он у Персика.
– Хуй его знает, - нахмурился Персик, не отводя глаз от Ильича, - он же ебанутый, может установил там экспериментальные ловушки, ну или просто кто-то написал в том коридоре на стене матерный стишок про него - например... Уж нам, старостам, мог бы и показать...
– А тепегь, пгежде чем отпгавиться спать, давайте споем гимн нашей советской стганы!
– закричал Ильич. Гарик заметил, что улыбки на лицах остальных преподавателей как-то застыли.
Ильич легонько тряхнул волшебной втыкалочкой, так, будто это мухобойка и он пытается прихлопнуть ею на лету муху, и из втыкалочки вылетела длинная красная лента. Она поднялась высоко над столами и, извиваясь подобно змее, сложилась в слова.
– Музыку вы все знаете, а кто не знает, тому мыть согтиры, - сказал Ильич, - и - поехали!