Гауптвахта
Шрифт:
— Я сейчас сбегаю на кухню! К поварихе! У неё всегда всё есть!
И с этими словами Тобольцев стремительно исчезает.
А полковник Орлик сидит в кресле и нетерпеливо поигрывает ножичком.
И снова в командирском кабинете звенит гитара.
— Слава богу! — говорит Тобольцев в перерывах между бренчаньями. — Уехал!.. Умник!.. А ты бери-ка, наверно, чистый бланк записки об арестовании да и заполняй. — Тобольцев поёт:
Уймитесь, сомнения, страсти, Душа истомилась в разлуке. Я плачу, я стражду…Полуботок тем временем
— В какой камере вы мне предписываете содержаться, товарищ старший лейтенант? В одиночной или в общей?
А Тобольцев будто бы и не слышит и всё поёт и поёт:
Я плачу, я стражду; Не выплакать горе слезами… Нет-нет! Так не пойдёт! Вот послушай: Не выплакать горе ссслеза-а-ами…Здорово, а?
— Неплохо, но патетики всё ещё маловато. Тут вам ещё работать и работать. Так что писать-то?
А ему в ответ грозное и музыкальное:
— Оружия просит рука-а-а!!!.. — А затем уже неожиданно нормальным голосом: — А тебе какая камера больше нравится?
— Даже и не знаю. Я ведь ещё ни разу не сидел на гауптвахте. Но, думаю, что в одиночной мне будет спокойней.
— Вот и пиши: «С содержанием в одиночной камере». — Бренча струнами, Тобольцев поёт:
Я плачу, я стражду; Не выплакать горе слезами…Рядовой Полуботок пишет.
Старший лейтенант Тобольцев — на неожиданно высоком художественном уровне! — продолжает исполнять романс на стихи Нестора Кукольника. И голос у него отменный, и инструментом владеет — очень даже. И что он здесь только делает с такими талантами? Шёл бы куда-нибудь в театр — может быть, знаменитым певцом стал бы.
Рядовой Полуботок и старшина Степанов спускаются по массивным деревянным ступенькам и движутся через двор солдатской зоны по направлению к воротам.
Во дворе слоняются без дела несколько солдат срочной службы; трое зэков расчищают снег под конвоем часового с автоматом. У ворот стоит другой часовой — это пост номер один. Этот часовой отпирает железную дверцу в железных воротах, и старшина Степанов первым выходит за пределы роты. Полуботок же, перед тем как выйти, оборачивается назад и радостно кричит часовому и всем остальным — солдатам и зэкам:
— Счастливо оставаться, ребятки! Через десять суток я вернусь к вам, на Свободу!
Степанову эта шутка очень не нравится, и он недовольно бурчит:
— Пойдём, пойдём, трепло чёртово! «На свободу»… Остряк-самоучка…
Железная дверь с грохотом закрывается, как бы заявляя всем своим суровым видом: ты изгнан!
Рядовой и старшина идут по улице Достоевского.
Слева, за декоративным чугунным забором, мрачные, почти крепостные стены громадной тюрьмы, справа — обычные дома: один, тот, что прямо напротив тюремных ворот — вполне современный и красивый, а остальные — дореволюционные трущобы.
Это не простое место, а историческое: в суровые годы кровавого царского режима пламенные революционеры томились вот за этими самыми стенами. Причём — в самом прямом смысле за этими самыми. Именно вот в этом месте, где сейчас прохаживается сверхсрочник с автоматом, был совершён взрыв стены, и в образовавшийся пролом все борцы за светлое будущее самым пламенным образом вырвались на свободу и благополучно сбежали, и вот теперь страна наслаждается тем, что они ей подарили.
Поворот направо — старшина и писарь оказываются на улице Гоголя, упирающейся перпендикуляром в улицу Достоевского. Если главная достопримечательность улицы Достоевского — тюрьма, то на улице Гоголя самое главное — театр имени Гоголя. Городские власти, наверное, вложили в это такой смысл: Достоевский читал на тайном сборище революционеров запрещённое цензурою письмо Белинского к Гоголю и вот попал в тюрьму; Гоголь же сочинил пьесу «Ревизор», и вот теперь в честь этого писателя назван театр. И вообще в этом городе все знаменитые русские писатели увековечены в названиях улиц. Есть тут и улица всё того же пресловутого Белинского, есть и улица Пушкина, и улица Лермонтова, и Тургенева, и Аксакова и многие другие. Причём все эти улицы не разбросаны как попало по всему городу, а сгруппированы в одном его районе — самом центральном.
Но поскольку наша история посвящена солдатской тематике, а не литературоведческой, то для нас сейчас интереснее всего улица имени Николая Гавриловича Чернышевского. Любимейшего писателя самого Владимира Ильича Ленина, который, кстати, тоже приложил руку к судьбе и репутации этого города — какое-то время он жил в нём, чему служит доказательством дом-музей великого вождя, куда всех солдат местного гарнизона водят на экскурсию в обязательном порядке.
Но Старшина Степанов и рядовой Полуботок направляются сейчас отнюдь не в дом вождя мирового пролетариата. Их конечная цель — эта самая улица Чернышевского, а точнее — некое учреждение, расположенное на этой улице.
Пока они туда идут, нам следует обратить внимание и на другие особенности данного города. Есть в нём какое-то необъяснимое свойство притягивать к себе весьма значительные события отечественной истории и вообще события. Например, здесь когда-то власть бурно переходила от белых к красным и — наоборот, здесь бесчинствовал печально знаменитый чехословацкий корпус, а в одном из тюремных учреждений именно этого города перевоспитывался будущий герой Великой Отечественной войны — тогда ещё несовершеннолетний правонарушитель Александр Матросов. Война уже давно отгремела, но по городу до сих пор ходят слухи: его там так довели, что, как только он оказался на фронте, бедняга тут же с горя взял да и бросился грудью на немецкий пулемёт… За последние два-три года по различным подразделениям описываемого здесь конвойного полка прокатился ряд самоубийств. Например, в третьей роте, откуда только что вышли старшина Степанов и рядовой Полуботок, было два самоубийства. К чести старшего лейтенанта Тобольцева — оба до его назначения в эту роту. Но и это не всё: спустя четырнадцать лет и пять месяцев после нашей истории — именно в этом городе несколько солдат именно этого самого конвойного полка дойдут до безумия и, захватив заложников и убив нескольких человек, попытаются умчаться куда-то в далёкие края на авиалайнере, который они потребуют для себя…
Но и это не всё. Сейчас, когда старшина Степанов и рядовой Полуботок свернули на улицу Чернышевского, самое время рассказать ещё и о том, что спустя тридцать один год именно на этой самой улице произойдёт террористический акт, нашумевший на всю страну — это будет мощный взрыв с целью убить одного из влиятельнейших людей этого города. Улицу Чернышевского будут показывать и показывать по центральному телевидению, но, к сожалению, того учреждения, о котором у нас сейчас пойдёт речь, так и не покажут.
Наши герои, однако, о будущих взрывах ничего не знают и неотвратимо приближаются к назначенной цели — старшина и рядовой. В руках у рядового — нечто, завёрнутое в газету. Это «нечто» называют обычно «джентльменским набором», но об этом позже.
Улица Чернышевского.
Здесь-то, по левой её стороне, и находится гарнизонная гауптвахта. Ничего примечательного: дома, домики, дворы, дворики, серость и убожество. Но вдали, на глухой стене большого дома, этажей как бы не во все пять, виден большой и обнадёживающий плакат: