Гавань разбитых ракушек

Муратова Ника

— Вам, как врачу, они рассказывают куда больше, чем любому обозревателю ООН, — заметил он.

— Это так. Тем более что я для них — бог в белом халате. Они думают порой, что я могу сделать для них все.

— Но это на самом деле так. Вы делаете для них больше, чем они могли бы даже и надеяться. Ведь у вас прекрасное образование, не так ли? Им очень повезло.

Лара бегло глянула на Родионова.

— Я даю им очень мало. Это на самом деле лишь крупицы. Но они не знают пределы возможного, поэтому верят, что мои силы безграничны.

— А ты общаешься с беженцами? — повернулся он к Ольге.

— Я обеспечиваю доктора

Виеру и ее сотрудников всем необходимым для общения.

— Тебе уже пора выступать на конференциях по гуманитарной помощи. Язык как раз приобрел навыки нужных формулировок.

Лара незаметно улыбнулась словам Родионова, покосилась на Панову. Та вспыхнула и сжала губы.

Они вернулись после шести вечера, Родионов заставил водителя проехать чуть дальше вдоль границы, иногда останавливался, выходил к маленьким ларькам, покупал всякую ерунду и просил Лару поспрашивать для него как бы между прочим, как дела, и что слышно о конфликте, и что местные жители думают об этом. Все происходило естественно и дружелюбно, жители охотно болтали с ним, тем более языки развязывались после щедрых покупок. Вернувшись, он заявил, что вертолет его уже ждет, ничего не сказал о повторном приезде и улетел, на радость местной детворе, с восторгом окружившей махину с лопастями, ранее не виданную ими.

— Он ведь не просто по делам приезжал, правда?

Они стояли и смотрели вслед. Ветер растрепал волосы, и Ольга нервным движением пыталась их пригладить. Лара чуть наклонила голову набок и теребила мочку уха. Как всегда казалась ироничной, но не смеялась.

— Что у тебя с ним?

— Ничего. Просто так совпало, что мы с ним были знакомы и раньше.

— Близко знакомы?

— Нет. Это имеет какое-то значение?

— Жаль. Жаль, что не хочешь говорить об этом. Ты здесь одна, неужели тебе не хочется выговориться? Столько месяцев, а все держишь дистанцию, не приближаешься. Тебе нечем делиться?

Ольга хотела было возразить, что Лара и сама не делает попыток для сближения, но прикусила язык.

— Ты думаешь, я не заметила боли в твоих глазах? И даже страха, что странно? Какую власть он над тобой имеет? Он тебя бросил?

— Нет.

Ольга опустила глаза, сделав вид, что трет невидимое пятно на юбке.

— Ну и черт с ним. Слушай, — Ларин тон внезапно переменился, — а давай сегодня русский ужин устроим? У меня припасена пара сюрпризов, еще не забыла, чем питалась в студенческие времена. Даю тебе час на отдых, себе час на приготовления и потом жду тебя у себя. О'кей? Жду.

Ольге не хотелось никуда идти. Все, чего она страстно желала, это выпить таблетку снотворного, упасть ничком на кровать и забыться глубоким сном. Боль и страх она заметила, видишь ли. Чепуха! Боль и страх — это мягко сказано. Ее буквально скручивало от его присутствия. Именно что до боли скручивало. А страх выдать себя, страх вновь оказаться в его власти чуть не парализовал ее. Все, что она ни говорила и ни делала, все было прикрытием, фикцией, театром. Потому что единственное истинное желание не имело права не то что на реализацию, но и на существование.

Родионов вел себя странно. Конечно, наврал про случайный приезд и совпадения. Хотел ее увидеть, сокол ясный, хотел. Но ни за что не покажет ведь. И о Динаре ни слова. Да, Панова сама отрезала возможность разговора об этом. Но ведь все равно мог обронить хоть пару слов. Ее же любопытство

сжирает буквально. На пальце кольца нет, и даже полоски от загара. Хотя это ни о чем не говорит. Приехал на один день и весь этот день проболтал с Ларой о беженцах. Если бы на месте Ольги была другая, он, похоже, провел бы время с не меньшим успехом. Хотелось плакать. Что она и сделала.

Лара сделала вид, что не заметила ее опухших глаз. Весело воскликнула «вуаля!» и сорвала со стола легкое покрывало от мошек. Под ним обнаружилась отварная картошка с чесноком, кусочки селедки, зажаренные сухари из черного хлеба и пол-литровая бутылка водки «Столичная». Если селедку, насмерть пропитанную уксусом, и замороженный черный хлеб можно было купить в Банжуле в крошечном литовском магазинчике, то водку «Столичная» Ольга никогда в местных магазинах не видела.

— Откуда водка?

— Твой знакомый сунул мне, когда я с ним в клинике прощалась, а ты ушла за отчетом. Сказал, чтобы выпили за его здоровье.

— Вот как…

— Но я решила, что за его здоровье пить мы не будем. Мужик он и так крепкий, по глазам видно, а вот за наше выпьем. Пойдет?

Ольга пожала плечами. Чесночный запах от дымящейся картошки приятно щекотал ноздри. Отчего же не выпить, в конце концов, чай, не отравленная. Паленую водку Родионов не стал бы везти в такую даль, даже если бы очень сильно желал Ольгиной смерти.

Селедка, как и ожидалось, оказалась сильно убита уксусом, но с чесночной картошкой и охлажденной в прохладной воде водкой пошла очень даже неплохо. Соленые ржаные сухари тоже оказались кстати. Ольга и не знала, как соскучилась по простой родной пище. Почему-то сама она давно не отваривала картошки с чесноком, а, казалось бы, это такое простое решение вернуться хотя бы запахами домой.

Выпили они хорошо. Лара говорила о чем угодно, кроме Родионова. Причем, к удивлению Ольги, она отбросила все свои ироничные замечания, критику, язвительные оценки и на один вечер превратилась просто в мудрую собеседницу, внимательную, ободряющую. Расчет Ларин, если он был, оказался верным. После второй рюмки Ольга развеселилась, после третьей рюмки, отвыкшая от крепкой выпивки, она погрустнела, а после четвертой начала говорить. Много, долго, подробно. Начала с Родионова, перескочила на беременную Динару, потом вернулась в прошлое, к истории матери. У нее все сплелось в один клубок, сознание воспринимало все вместе как череду неприятностей, трагедий, она пыталась попутно найти объяснение событиям своей жизни, искала логику там, где ее нет, взаимосвязь, к концу исповеди окончательно запуталась и разрыдалась. Лара все это время слушала молча, подливая водки и наполняя тарелку закуской. Дождалась, когда она выплакалась.

— Давай-ка я постелю тебе у меня сегодня. Не пойдешь же ты домой в таком состоянии. Выспишься, если что понадобится — я рядом.

Ее голос звучал удивительно заботливо. Ольга почувствовала себя спокойно и уютно, как под пуховым одеялом в холодную ночь. Она покорно дала себя уложить и довольно быстро уснула, хотя во сне еще всхлипывала несколько раз. Но этого она уже не могла знать, это наблюдала Лара, просидевшая рядом с ней не один час, разглядывающая ее лицо, хмуря брови. Она тоже слегка опьянела, но ее разум алкоголь не одурманил в такой степени. Напротив, ее мысли, странные, болезненные, словно крикливые летучие мыши, были пронзительны, ясны и не давали ей уснуть.