Гавана, год нуля
Шрифт:
Я точно знаю, что ему не терпелось узнать, о каком таком важном деле мне приспичило с ним поговорить, а я, честно говоря, даже не знала, с чего начать. Однако немедленно начать разговор мы не могли. Он убрал торт, потом подложил тряпку под дверь, чтобы дождевая вода не проникла внутрь, потом поставил на огонь лимонное сорго и закурил сигарету. И только после этого сел напротив меня и объявил, что весь внимание. А я все еще не знала, с чего начать. И спросила его, считает ли он себя другом Барбары, на что он ответил утвердительно. Тогда я призналась, что влюблена в Анхеля, что у нас с ним отношения — пока еще не очень устойчивые, но уже довольно продолжительные, и эти отношения для меня важны, да, пожалуй, очень важны, подчеркнула я. Леонардо воспринял эту новость с заинтересованной ухмылкой и, когда я договорила, спросил: «И?» Тогда я сказала, что только что узнала, что Анхель спит с Барбарой. Улыбочка сползла с лица Леонардо. Он пожелал узнать, кто мне об этом сказал, и я ответила, что сама Барбара и сказала, в ходе нашего женского разговора, хотя никаких деталей я, естественно, раскрывать не стала. Было видно, что новость Лео не понравилась,
Лео пошел разливать по чашкам лимонное сорго, а когда вернулся и сел на прежнее место, прибавил, что с его стороны — никаких проблем, но мне он искренне сочувствует. Он поинтересовался, так ли уж сильно мне нужен Анхель, и я сказала, что люблю его и не намерена его терять из-за какой-то там туристки. «Когда мне что-то втемяшится в голову, меня не остановить — я пойду до конца, пока не заполучу желанное», — заверила я, а желаю я Анхеля, причем целиком, поэтому и пришла просить Лео: пусть уберет Барбару куда подальше, а? Поскольку они с Анхелем друзья, он мог бы помочь мне устроить так, чтобы итальянка его позабыла, чтобы нашла себе другого тропического мачо, готового оказать ей соответствующие услуги, — как ни крути, а этого добра в стране с избытком. Сказанное о тропическом мачо вовсе не относится к нему самому, уточнила я, и Лео меня понял. А в обмен на его помощь я готова предложить ему свою. Леонардо взглянул на меня поверх очков, уверяя, что со всей душой окажет мне поддержку, хотя и не видит, в чем я могла бы помочь ему. «В том, чтобы твой роман стал совершенным», — ответила я. А он, судя по всему, не понял. Тогда я поднялась, ощущая свою важность. Сначала я напомнила ему о некой недостающей детали, без которой роман не сможет стать совершенным настолько, чтобы все разинули рот. Лео взглянул на меня с явным интересом, кивнув в подтверждение моих слов, а я оперлась руками на спинку стула, посмотрела на него взглядом человека, который собирается сбросить бомбу, и выпалила:
— Тебе недостает документа, собственноручно написанного Антонио Меуччи, который принадлежал Маргарите.
Писатель остолбенел так же, как я после откровений Барбары. Такого он явно не ожидал, нет, господи боже ты мой. Несколько секунд он сидел, уставившись в одну точку, а потом отреагировал:
— Вот уж сюрприз так сюрприз, иначе и не скажешь.
Потом схватил ведро и направился к двери, где, отжимая над ведром тряпку, успевшую насквозь пропитаться водой, заявил, что, судя по такому прологу, разговор ожидается длиннее и интереснее, чем он мог бы ожидать. А я ж предупреждала!
Когда он снова сел, я сказала, что имею шанс получить доступ к этому манускрипту и предлагаю ему сделку: я добываю документ, передаю ему, а он выкидывает итальянку из жизни Анхеля. Сделка справедливая. Я подумала, что таким образом отомщу Эвклиду, который утратит реликвию; Анхель вернет себе реликвию неполную — как возмездие за шашни с итальянкой; Леонардо получит документ и распорядится им самым правильным образом. А мне достанется Анхель. Торжество справедливости, как оно есть. С моей точки зрения. Вздохнув, писатель сказал, что ему эта сделка кажется вполне приемлемой, да, определенно, это хорошая сделка; единственная проблема — то, о чем я, по-видимому, не в курсе, а именно: итальянка тоже имеет отношение к этому документу.
Ба-бах-тара-рах! Бомба взорвалась рядом со мной. То есть милашка Барбара, которая носит бюстгальтеры на два номера меньше, чем нужно, и вечно выглядит такой довольной, тоже знает о существовании документа и тоже им интересуется. В этот момент, должна признаться, я стала подозревать в наличии интереса к рукописям Меуччи даже директрису своего Технологического техникума.
По всей видимости, моя реакция на этот сюрприз немало позабавила Лео, потому что из его уст вылетело: «Туше». И он стал устраиваться поудобнее со словами: теперь я, должно быть, вижу, что все гораздо сложнее, чем мне представлялось, поэтому хорошо бы все разложить по полочкам.
«Как ты узнала о документе?» — спросил он меня. И я ответила, что узнала от человека, который держал документ в руках, хотя и не назвала его имени, потому что мне было нужно оставить для себя эксклюзивный доступ к Эвклиду. Не стану же я трубить о человеке, в чьих руках то, что желают заполучить все. Правильно? Леонардо даже бровью не повел. «От Анхеля», — уточнил он. Я ответила, что нет, не от Анхеля, а от человека, у которого сейчас находится документ. Тут уже он воззрился на меня с нескрываемым изумлением, заявив, что именно у Анхеля этот документ и находится. И вот тут мы стали перебрасывать друг другу эту горячую картофелину. Я ему — «нет», а он мне — «да», и так до тех пор, пока он не задал мне вопрос: видела ли я документ своими глазами? Нет, я никогда его не видела. Я сказала, что один человек рассказал мне о его существовании, а потом не кто иной, как Анхель, сообщил, что документ находится именно в руках этого человека. Леонардо усмехнулся. Если я сама ничего не видела, заявил он, и если именно Анхелито (он так и сказал — «Анхелито») сообщил мне, что бумага в руках у кого-то другого, тогда все в порядке. «Мне жаль, Хулия, но Анхель бывает тем еще козлом», — резюмировал он, прежде чем начать свою историю.
Леонардо был очень хорошим другом Маргариты, и несколько лет назад она показала ему этот документ, бывший частью семейной реликвии. Именно в тот день Леонардо и пришла в голову мысль написать роман, и он начал собирать информацию. Подруга была в курсе этой задумки, подбадривала его и обещала, что, когда придет время, они найдут самое полезное применение этой старой бумаге. Маргарита решила уехать из страны раньше, чем роман был закончен, но еще до отъезда приняла решение, что, коль скоро документ обладает исторической ценностью, она оставит его Леонардо, потому что только он сможет правильно им распорядиться. Но случилось так, что из дома Анхеля она ушла несколько раньше, чем планировала. Лео был в курсе ее планов, он знал о рабочем контракте в Бразилии, о намерении не возвращаться и решении порвать с Анхелем. Но Маргарита не решалась поговорить со своим мужем и тянула до того самого вечера, когда в пылу спора все не выплеснулось наружу. Она ушла, чтобы больше не возвращаться, но, перенервничав, забыла реликвию в квартире Анхеля. Представь себе, какого накала достигла их ссора, чтобы она позабыла о реликвии! Когда же она позвонила и потребовала реликвию обратно, Анхель заявил, что если та ей нужна, то пусть возвращается к нему, на что Маргарита, конечно же, пойти не могла. В итоге реликвия осталась у Анхеля вместе с манускриптом Меуччи, который так никогда и не попал в руки того, кому был обещан. То есть в руки Лео.
Догадываешься, что эта история несказанно меня удивила. Анхель говорил, что Лео считал, что документ находится у него, так что в версии писателя и в самом деле была логика. Однако меня беспокоили две детали. Во-первых, если верить Эвклиду, дочь сказала ему, что документ хранится у писателя, и, по словам писателя, она собиралась оставить документ ему. Тут какой-то сбой. Две стрелки указывали на Леонардо как на правопреемника, назначенного Маргаритой, и вполне смахивало на правду то, что кто-нибудь, допустим покинутый и оскорбленный муж, решил вставить палки в колеса. Во-вторых, если документ у Анхеля, то зачем он выдумал всю эту историю и почему вешает всех собак на Эвклида? С какой целью?
Леонардо заметил мои сомнения и улыбнулся, дав понять, что считает нормальным мое недоверие, ведь я люблю Анхеля, а история Леонардо выставляет его в не самом благородном свете. «Люди иногда привирают, Хулия», — пояснил он, прежде чем напомнить мне о том, что мой ангел спал с Барбарой. Он прав: люди выдумывают небылицы или просто о чем-то умалчивают, как Анхель. Если он ни словом не обмолвился о своих отношениях с итальянкой, почему бы ему не соврать мне и о документе? Лео заметил, что у него за спиной уже годы охоты за этой несчастной бумагой: сначала он нажимал на то, что выполняет волю Маргариты, а потом банально хотел выкупить, раз уж уговоры не помогают. А Анхель только забавлялся, обещал, отпускал шуточки по поводу будущего романа, однако не собирался выпускать документ из рук — уж во всяком случае, не собирался отдать его писателю. Лео был уверен, что он Анхелю несимпатичен, что тот его терпит, но не жалует, и поэтому заполучить документ весьма проблематично. Я знала о неприязни Анхеля к Лео и захотела узнать, в чем ее причина, но сам Лео мог только догадываться. Сказал только, что это не является чем-то необычным для мужчин: на дух не переносить лучшего друга своей жены. Возможно, это как раз тот случай, но он не уверен. В любом случае, совершенно ясно, что Анхель никогда документ ему не отдаст, хотя бы из одного желания ему напакостить. Однако коль скоро на сцене появилась я, дело принимает иной оборот, предложенная мною сделка кажется ему более чем взаимовыгодной: я добываю документ, а он выводит Барбару из игры. Переживать, в общем-то, не о чем, потому что единственное, что ее интересует, подчеркнул он, это манускрипт Меуччи.
Сразу скажу, история итальянки ошеломила меня изрядно. В общем, году этак в девяностом, то есть где-то год спустя после отъезда Маргариты, Леонардо познакомился с одним итальянским журналистом, который работал для нескольких СМИ и живо интересовался происходившими на Острове свободы переменами. Они с Лео довольно плотно сошлись, стали близкими приятелями, и в конце концов писатель сделался его персональным гидом по Гаване. В одну из загульных ночей Лео упомянул о том, что работает над романом о жизни Меуччи, и у журналиста загорелись глаза. Он сказал, что тема его живо интересует, что в Италии недавно вышла книжка о жизни изобретателя, и как раз в этом году одному довольно известному ученому было поручено всерьез заняться изучением творчества Меуччи, включая обращения к архивам, а также посещение мест, где жил изобретатель. Так оно и случилось: незадолго до этого разговора исследователь посетил Гавану. Леонардо тогда подумал: какая жалость, что он с ним не встретился, ведь он, конечно, мог бы снабдить его немалым количеством сведений. Но это не так страшно, потому что он сам собирался обскакать всех, доказав то, что до сих пор никто доказать не мог. Так и сказал после очередной порции рома: мол, в Гаване существует неоспоримое доказательство, что телефон — изобретение Меуччи. Тогда-то он и рассказал приятелю о документе. Глаза журналиста загорелись так ярко, что ночь едва не превратилась в ясный день. Эти двое и так уже были друзьями, но с той ночи стали братьями и партнерами совместного проекта: создания книги. Журналист обещал непременно приехать еще раз, а вернувшись домой, в Италию, отправил Лео всю информацию, какую только нашел по данной теме. И вот однажды, уже в 1993 году, писателю позвонила некая итальянка, которая только что прибыла на Кубу и привезла ему весточку от друга. Она сообщила, что журналисту, который занимал довольно критичную позицию по отношению к кубинскому руководству, было отказано в визе, так что она приехала вместо него. Привезла ему статьи Базилио Катания, того самого ученого, который занимался исследованием творчества Меуччи, письмо от его друга-журналиста, деньги и твердое намерение приобрести документ. Лео все это пришлось более чем по сердцу, причем по разным соображениям.