Газета "Своими Именами" №9 от 01.03.2011
Шрифт:
Во-первых, сомнительно, чтобы человек из-за пощечины сменил фамилию. Ведь на пощёчину можно просто ответить тем же. Думаю, что у Бакланова имелись более основательные соображения для перемены фамилии. Во-вторых, никакого «в морду» со стороны горячего Бушина не было, а были его статьи о Бакаланове «Как Гриша посадил Аркашу», «Эренбург мне рассказывал», «Изготовление евреев». В-третьих, почему «некий Бакаланов»? Если вы знаете о нём «только то, что Бушин дал ему в морду», т.е. ничего не знаете, то это факт вашей биографии, не более того. А Григорий Бакланов был известным писателем, автором многих книг о войне, занимал высокие посты в Союзе писателей, немало лет был главным редактором журнала «Знамя», лауреат
Есть в статье и другие, более важные неточности и сомнительные утверждения. Так, Ю. Мухин доверчиво приводит воспоминания известного работника НКВД А. Рыбина, но надо знать, это – источник не очень высокого качества, что можно видеть тут же: «К началу июля 1941 года, - писал покойный Рыбин, - немецкая группа армий «Центр» и группа «Север» стали продвигаться к Западной Двине и Днестру». Как тут оказался Днестр? Допустим, это подряд две описки - и Рыбина, и Мухина, здесь имелся ввиду Днепр.
Но тут и более важные «описки», согласно которым И.В. Сталин раз 10-12 выезжал на фронт. В частности, Рыбин пишет, что в октябре 1941 года Сталин выезжал в 16 армию Рокоссовского. Маршал Рокоссовский оставил довольно обстоятельные воспоминания. Мог ли он не упомянуть о посещении его армии в труднейшую пору войны Верховным Главнокомандующим? Конечно, нет. Однако в его воспоминаниях об этом - ни слова. Совершенно невероятно также, что, кроме Рыбина, никто об этих многочисленных поездках Сталина на фронт не оставил свидетельств, но ведь о них не могли не знать многие. А вот в штабе Калининского фронта Сталин действительно был в августе 1943 года, и командующий фронтом Еременко подробно рассказал об этом в своих воспоминаниях.
Очень сомнителен и «приказ министра Вооруженных сил СССР маршала Василевского от 16 декабря 1949 года» об учреждении музея Сталина:
«Верховный Главнокомандующий советских Вооруженных Сил товарищ И.В. Сталин в августе 1943 года находился на командном пункте Западного фронта и отсюда осуществлял руководство подготовкой разгрома немецко-фашистских войск на Смоленском направлении и освобождением гор. Смоленска. В ознаменование этого исторического события ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Учредить Дом-музей командного пункта Западного фронта (филиал Центрального музея Советской Армии).
2. Дом-музей открыть 21 декабря 1949 года – в день семидесятилетия со дня рождения Генералиссимуса Советского Союза товарища И.В. Сталина».
Что тут сомнительно? Во-первых, не дело военного министра учреждать музеи. В крайнем случае этим могло бы безо всяких приказов заняться Политуправление. Во-вторых, намерение учредить такой музей не могло быть не согласовано с самим Сталиным, а он едва ли одобрил бы такую затею при его жизни. Ведь запретил он ещё до войны издание книги о своём детстве, пьесу М. Булгакова «Батум», где он – главный герой, а во время войны – уже изготовленный орден своего имени. Тут ещё и полезно сравнить даты награждения Сталина и даты получения им этих наград. Например, награждён орденом Красного Знамени 27 ноября 1919 года, а получил 17 октября 1930-го. Через одиннадцать лет! Награждён Золотой Звездой Героя Социалистического Труда 20 декабря 1939 года, получил 29 октября 1943-го. Награждён Золотой Звездой Героя Советского Союза 26 мая 1945 года, получил 28 апреля 1950-го и никогда не носил. Награждён орденом Победа 26
В-третьих, в посещении Верховным Главнокомандующим штаба фронта ничего «исторического», как сказано в приказе, нет. В-четвертых, по уверению того же А. Рыбина, Сталин находился на Западном, а потом Калининском фронте 2-5 августа 1943 года, а Смоленск был освобождён 23 сентября. Значит, непосредственно с командного пункта, как сказано в приказе, «руководить освобождением Смоленска» он физически не мог. Это подтверждается и известным «Журналом посещений»: действительно, 2, 3 и 4 августа у Сталина ни с кем встреч в Кремле не было, но с вечера 5 августа вплоть до 23 сентября и всё основное время между этими датами он находился в Москве, работал в своём кабинете. Да и не дело это Верховного Главноко-мандующего - брать города.
В-шестых, почему в «приказе Василевского» не указано место - деревня или село - где находился штаб фронта и где надлежит учредить музей. Военная тайна? А вот у Еременко точно указано: Сталин приезжал в село Хорошово. И уж если учреждать музей, в-седьмых, то почему не в этом точно известном селе, а неведомо где. В-восьмых, в приказах, предписывающих те или иные действия, всегда указывается «адресат» – тот, кто должен выполнить эти действия. А тут – никакого «адресата». В-девятых, на создание музея в «приказе» даётся только четыре дня. Да где же это видано?
Всей этой сомнительной истории есть вполне внятное объяснение. Когда на Сталина, на Советскую власть, на Великую Отечественную войну, на всё Советское время орава волкогоновых и астафьевых, радзинских и млечиных, путиных и пивоваровых обрушила потоки лжи, клеветы, ненависти, честные патриоты старались опровергнуть их бесконечное вранье, но порой - и то, что следовало вовсе не опровергать, а только объяснить.
Так, излюбленной дурью клеветников был вопль о том, почему Сталин не выступил по радио 22 июня. Ага, перепугался, убежал на дачу, спрятался под диван!
– голосил, например, покойный драматург Шатров... И вот
В.М. Жухрай, «человек удивительной судьбы, - как пишет его обожатель В.В. Вахания, - профессор, историк, автор замечательных всемирно известных книг, который уже в 18 лет пользовался безграничным доверием Сталина», решил защитить вождя, оправдать его молчание в день начала войны. И придумал: у Сталина была страшная ангина, нарыв в горле, температура за сорок, он не мог говорить, «временами впадал в полузабытьё». «Выступать в таком состоянии по радио с обращением к народу он, конечно, не мог. Поэтому(!) ещё утром было принято решение, что в 12 часов с обращением выступит Молотов. Пересиливая недомогание, Сталин пытался решать ряд неотложных вопросов. Около 7 часов утра 22 июня Сталин подписал директиву Вооруженным Силам об отражении гитлеровской агрессии» (цит. по Е. Гусляров. «Сталин в жизни». М., 2003, с. 332).
Для характеристики познаний Жухрая можно бы начать с того, что 22 июня 1941 года Сталин никаких директив не подписывал, а подписали её нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, и не в 7 утра, когда вторжение продолжалось уже несколько часов, а в 00.30 минут 22-го, за три с половиной часа до нападения. Можно напомнить и о том, что 22 июня в кремлёвском кабинете с 5.45 до 16.45 у Сталина состоялось 29 встреч с военными и политическими деятелями страны. То есть он напряженно работал 11 часов. Возможно ли это с температурой за сорок, с нарывом в горле для человека, которому идёт седьмой десяток? Но нас интересует не это всё, а желание автора оправдать Сталина, который в данном случае ни в каком оправдании не нуждается.