Где поселится кузнец
Шрифт:
Это был и для меня счастливый вечер. А через два дня я стоял в кабинете Хэнсома, соблазняя его деловым проектом. Я выкладывал ему свои резоны и повторял про себя любимое присловие Михальского, который, на подпитии, советовал каждому гостю Тадеуша не падать духом, а «biоrac Boga na pomoc, a djabla w garsc!» [26] .
Глава тридцать четвертая
У Хэнсома я появился как делец, задумавший сорвать куш. В кофейном сюртуке и брюках серого сукна, с подстриженной бородой, я, верно, и Сабурову пришелся бы по вкусу. Все у нас в Штатах обновлялось, Чикаго
26
Взять бога в помощь, а дьявола в кулак! (польск.)
— Что-нибудь случилось, мистер Турчин? — Он едва приподнялся в кресле, лестница успеха слишком разделила нас. — Я ведь занимаюсь не строительством, а денежной частью.
— Значит, я попал в цель; хочу озолотить Иллинойс Сентрал.
Он молчал, тяготясь разговором, от которого ничего не ждал.
— Десять лет тому назад вы протянули мне руку.
— Девять лет, Турчин, — перебил Хэнсом. — Без малого девять.
— Мне тогда так осточертел Юг, что, положи вы по золотому под каждую шпалу, я не стал бы нагибаться за ними, чтобы какой-нибудь подонок не решил, что я кланяюсь ему.
Воинственные слова я говорил тоном раскаяния; уже чиркнув спичкой, Хэнсом не закурил сигару, а развел руками. Это был жест ответного сожаления.
— Теперь генерал Турчин решил взяться за ум! Мой план простейший, со мной нет и клочка бумаги, до того все просто. Наша компания, вместе с разрешением строить дорогу, получает и land grant — концессию на землю, — квадратную милю земли по обе стороны всей железной дороги. Мы с вами знаем, во что обходится строительство дороги и мостов, а ведь мы могли бы вернуть себе эти деньги.
— Вы решили торговать землей! — усмехнулся Хэнсом. — Эту землю, при дороге, покупают, когда разобрана лучшая.
— Лучшая та земля, где рукой подать до вагона, чтобы отгрузить зерно, привезти инструмент и машины, — сказал я убежденно. — Я хотел бы начать отсюда. — За спиной Хэнсома висела карта Иллинойса, и я показал на юг штата. — Здесь тяжелые леса, надо корчевать землю, но я берусь в пять лет заселить этот край.
— Как вы еще плохо знаете Америку, Турчин. Туда никто не поедет. На Западе даровая земля, много степи, равнин.
— Зато я хорошо узнал иммигрантов, Хэнсом. Запад — далеко, до Канзас-Сити вагоны, а дальше? Дальше в фургонах, там индейцы, там спесивые аборигенты-скваттеры, надо пахать землю, не выпуская из рук ружье. А в Чикаго теперь — голодные люди, фабрики сокращают рабочих наполовину…
— Вы нашли хоть одного безумца, готового расшибить лоб об тамошние дубы?
Я ответил, что знаю таких, и нарисовал заманчивую картину колонии, основу которой составят поляки. После восстания 1863 года и франко-прусской войны много поляков приезжает в Штаты. Они оседают в Детройте, в Буффало, в Миллуоки и в Чикаго, но поляк — прирожденный фермер, ему нужна земля. Если поставить дело верно, на юг штата потянутся поляки, ирландцы, немцы, а за ними и коренные янки. Иллинойс Сентрал вступит в проект с гарантией безубыточности — к земле допускается только тот, кто внес первую сумму.
— Ну, а вам-то какой интерес, генерал? — насторожился Хэнсом. — Жалованье земельного агента невелико.
— Я свои деньги возьму, — ответил я со всей доступной мне развязностью. — Я стал бы продавать землю участками не меньше сорока акров, ценой от семи до десяти долларов за акр. Каждый, кто купил сорок акров леса, обязан
— Где ж здесь ваши деньги?
— Сейчас я вас удивлю. — Я с облегчением рассмеялся. — Я беру с компании комиссионные: по доллару за каждый проданный акр, не сразу доллар, а по мере расчета за землю. У меня ведь будут расходы, я открою контору в Вашингтоне. Нужна реклама.
Хэнсом кивнул: я поставил скромные условия.
— Иллинойс Сентрал дарит мне землю под поселок, сто двадцать акров; я разбиваю эту землю на участки в два акра и продаю каждый по пятьдесят долларов в свою исключительную пользу.
— Это даст вам три тысячи и не в один год, — мигом подсчитал Хэнсом.
— Иллинойс Сентрал дарит мне еще землю под парк, а один участок — под кладбище. Когда будут проданы первые шестьсот акров, компания построит там полустанок, где будут останавливаться поезда. И рядом — казарму на восемь помещений, чтобы колонистам было где приклонить голову до постройки домов. И последнее: компания разрешает бесплатный проезд в оба конца тем, кто отправится смотреть землю.
— И все это в одиночку, без помощников?! Попробуйте-ка хотя бы обмерить и разбить на участки землю под лесом.
— У меня есть и помощник, Николай Михальский, поляк.
Хэнсом взял для ответа три дня. В дверях он задержал меня:
— И вы поселитесь там, генерал?
— Когда тамошние дела перевесят дела в Чикаго, поселюсь. А пока буду ездить, пусть колонисты видят во мне чикагского босса.
Посыльный явился ко мне на другой день; Хэнсом просил не мешкая посмотреть помещение под контору на Вашингтон-стрит. Однако он оговорил, что казарма будет построена близко от станции и впоследствии отойдет к Иллинойс Сентрал под кладовые, склад и другие службы.
Если бы он знал, сколько надежд я связал с этой постройкой, будто собирался воздвигнуть не казарму, а обитель справедливости. Я не позволил рубить дом из сырого леса Ду-Бойс, привез сухие кряжи ели из Висконсина и присматривал, чтобы строилось на славу, бревно к бревну, и полы собирались так, чтобы и острый глаз не сразу нашел, где сомкнулись две доски. Кроме восьми больших комнат я построил и залу с высокими окнами, и кухню с огромной плитой и несколькими котлами. Я хотел собрать работников, невольных страдальцев нашей богатой республики, и дать новое направление их жизни. Опыты Фурье и Оуэна склонялись к фабрике, — их время миновало, другая фабрика громыхала железными листами, стучала машинами, дымила, засасывала под свои крыши сотни тысяч работников. Эта фабрика мчалась по американским рельсам железным локомотивом, нечего было и думать пустить против нее пароконный возок Оуэна или Фурье. Я читал и Торо и был благодарен ему за открытый мне Уолден, но и этот опыт принадлежал прошлому; в 1873 году я замыслил общежитие равных, и первым классом в моем училище жизни должен был стать большой бревенчатый дом. В нем поселятся восемь семейств; я все устрою так, что им захочется быть вместе; в очередь нести дежурства, в очередь готовить еду, ни с чем не таиться друг от друга. Большинство пожелает своего дома, — я понимал и это, — но в свой дом они придут другими людьми. Мы позовем сюда черных и примем их не челядью, примем как братьев. Девственные леса вокруг дадут нам тишину и время образоваться в нужном направлении, и мы без страха встретим новый век.