Гексаграмма: Колодец времени
Шрифт:
Куда большим парадоксом и иронией судьбы выглядело то, что Кватрон был здесь рядом с отцом. Его известили, что Старатос тоже приглашён, и Ишка, признаться, не сомневалась, что он избежит любого повода пересечься с человеком, которого ненавидел… но то ли прошло достаточно времени, чтобы эмоции улеглись, либо Кватрон поставил дело превыше чувств. Он пришёл – и даже не выказывал ни малейшего негатива от того, что кресло Старатоса расположено сразу по правую руку от него.
Ишка в очередной раз подивилась тому, насколько оба непохожи, хотя и каждый отличался изысканной и нестандартной красотой. В ней не было ничего классического, и по отдельности каждая черта могла бы даже показаться уродливой, но в сочетании они оставляли неизгладимое впечатление.
Гигантский круглый стол с широким отверстием в центре. Дюжина зелёных, синих и красных вертикальных флагов, украшающих светлые стены. Куполообразный потолок. Стрельчатые витражные окна, цветная мозаика стёкол которых складывалась в алхимические символы. Помещение было буквально создано для того, чтобы поражать размахом и пленять воображение. И, вопреки сказкам о собраниях тайных сообществ, его заливал солнечный свет.
Ишке было крайне неуютно от того, что они всего лишь поместили Глэдию под стражу, заточив туда же, где прежде сидел Ричард, разве что в другую камеру. С другой стороны, Ишка никогда не выступила бы в роли человека, настаивающего на смертной казни. Она не судья и не тем более не палач. Ишка не ощущала себя достаточно чистой, чтобы выносить такие суждения о других. Те, кого она пыталась вычеркнуть из своей жизни, кого клеймила, будто преступников, оказались в чём-то благороднее и возвышеннее, чем она. Ишка запуталась и больше не могла определить, где чёрное, а где белое, даже в тех вещах, что прежде казались ей очевидными. Впрочем, Ишку вполне точно подмывало отправиться туда, выпросив позволение войти в камеру Глэдии, и вытрясти из мерзавки всю душу за то, как она поступила с Ванни. Увы, насилие к заключённым король отнюдь не одобрял. Обвинять его в мягкотелости и попустительстве не имело смысла, да, вдобавок, потянуло бы на оскорбление величества, пусть бы он и вряд ли привлёк её к ответственности.
Сутью сегодняшнего обсуждения, конечно же, было не это. Они рассуждали о том, как поступить с информацией Глэдии. Стоит ли им продолжать отрицать истину, или предпочтительнее всё же заглянуть туда, в разверзнувшуюся в их святая святых молчаливую бездну. Некоторые пытались навещать Глэдию и спрашивать её, но она лишь ухмылялась да отшучивалась – весьма едко и колюче. Разумеется, у неё не было ни капли мотивации идти навстречу тем, кто заточил её, но, даже если она не солгала и обладала уникальными сведениями, Его Величество не был готов подписать приказ о её освобождении и распахнуть двери тюрьмы для такой тяжкой преступницы.
Быдо бы проще списать все её речи на горячечный бред сумасшедшей, но, если Глэдия пребывала в здравом уме и знала, о чём говорила – они, Анклав, проявили непростительное легкомыслие и невежество. И тогда кровь на их руках, ту, что пролил философский камень, ничем не оправдать и не смыть – они подвели горожан.
– Может, хватит уже нам настолько осторожничать? Наша пассивность начинает казаться издевательством. Если это однажды выплывет наружу – все нас проклянут, – высказалась Ганиш.
– Она права. Все дурные слухи, что ходят вокруг нас, подтвердятся, и мы станем козлами отпущения, – согласился Старатос.
– Что же, раз наш самый тёмный секрет выплыл на поверхность… – вздохнул самый старый адепт Анклава.
– Так вы знали? – Ганиш всплеснула руками.
Седой алхимик кивнул, не скрывая стыда. Он был настолько открыт, вопиюще беспомощен и слаб, что это вызывало отвращение пополам с жалостью.
– Есть тайный спуск туда, но им давно не пользуются, а десять лет назад и вовсе запечатали. Принято считать, что в нашем поколении нет достойных прикоснуться к Истоку… Но, раз об этом удалось разузнать Глэдии – появление следующих лишь дело времени. И нам следует сделать это самим, пока нас не опередили.
– Вы молчали об этом, даже когда Эсканолл погибал?! – не поверила своим ушам Ишка. Она даже вскочила.
Ганиш и Старатос – и те невольно вздрогнули от того, с какой силой Ишка хлопнула по столу обеими ладонями. Таких несдержанных импульсов гнева от неё и Ричард-то отродясь не видел. Даже в тот злосчастный день, когда его процесс разбирали в суде, и она, глядя ему прямо в лицо, прокляла – вслух и при всём народе. Даже та её вспышка не шла ни в малейшее сравнение с нынешней. Казалось, Ишка готова рвать и метать тут, беспощадно громя всех и вся.
– Что нам было делать. Оплошность лишь ухудшила бы ситуацию, – старику сделалось неуютно под ее прожигающим взглядом. – Мы, возможно, потеряли бы и те остатки горожан, которые успели каким-то чудом спастись.
– Вы действительно думаете, что могло стать хуже? – саркастично осведомился Старатос. – Если бы меня не осенила вовремя идея, весь город всё равно уже лежал бы в руинах, и невесть где бы мы были и чем бы занимались сейчас.
– Мне интересно, каким местом вы обычно думаете, когда выносите вердикты, – в тон отцу прибавил Кватрон.
– Мы побоялись…
– Перестраховщики, – фыркнул Кватрон.
– Трусливые бесхребетные мешки с отрубями, – без обиняков поправила его Ишка.
– Да, всё так, – старик опустил голову, не выказывая ни малейшего желания спорить.
***
Ступени винтовой лестницы, ведущие вниз, казались нескончаемыми – великая спираль, похожая на само время. Ганиш и следующий сразу за ней Старатос спускались, и спускались, и спускались. Кажется, проектировщики дворца установили лучшую защиту из возможных – решили взять нескромных личностей, сующихся, куда их не звали, измором. Казалось, они насмехались над незадачливыми визитёрами сквозь время и пространство, словно бы ничуть и не истлели, не сгинули за века.
И вот впереди показалась дверь из чёрной стали. Подход к ней преграждало каменное изваяние закованного в латы рыцаря, голова его почти упиралась в потолок. Сдвинуть нечто настолько массивное не представлялось возможным, и группа замерла, гадая, как же им теперь быть… но тут статуя вдруг заговорила. Её губы, впрочем, не шевелились – гулкий и торжественный голос раздавался прямо у них в головах, отзываясь эхом в ушах.
– Что темнее беззвёздной ночи и светлее полуденных лучей? Оно имеет на всё ответ, и ключей от него нет, за обманом идёт обман, и секретов хранит океан?
– Человеческое сердце, – твёрдо ответил Старатос, не размышляя ни секунды.
Памятник неизвестному гордому воителю древности рассыпался в прах перед ними. Обломки всё ещё лежали на пути, но уже не мешали настолько, чтобы вовсе нельзя было пройти.
На этот раз статуи были золотыми, две женщины в роскошных одеяниях принцессы и королевы. Та, что выглядела моложе, держала в руках стебель гигантской розы, у второй в ладонях лежал наполненный фруктами рог изобилия. Обе женщины казались исполненными благости и доброты, но и некоторой строгости. А одежды такие, как им подарил резец скульптора, уже много сотен лет никто не носил.