Генерал-марш
Шрифт:
Итак, она опять кругом виновата. Не радовала даже разбитая физиономия наглой тетки. Лариса Михайловна не простит и не забудет, а товарищ Ким едва ли станет заступаться за строптивую сотрудницу.
Над озером чаечка вьется,Ей негде, бедняжечке, сесть.Лети ты в страну, в край далекий,Снеси ты печальную весть…Несмотря на мрачные мысли, кавалерист-девица ни о чем не жалела, разве что о собственной мягкотелости. Случись это в армии, она бы пристрелила Гондлу, даже не задумываясь, а тут – вот напасть! – дрогнула рука. Укатали, видать, крутые горки бывшего замкомэска!
А еще Ольгу огорчил Дмитрий Ильич. Не поздоровался, даже не кивнул. «Конспигация» – вещь нужная, но все-таки грустно как-то. Маруська-то хоть и спешила, а все-таки подошла, выкроила минуту.
О том, что рассказал товарищ Ким, как-то не думалось. Большие бояре играют в большие игры, такое разве что Пантёлкину интересно. А ее дело маленькое и к тому же скверное, считай, пропащее.
– Что за притча такая! На роду мне написано, что ли?
Не выдержала, вслух проговорила. И почти сразу же услыхала ответ.
– Не жалуйтесь на судьбу, Ольга Вячеславовна. Она к вам по-своему добра.
Голос был знаком, хоть и звучал непривычно. Девушка обернулась, поглядела с насмешкой.
– Ты, никак, товарищ Касимов, в цыганки записался? А еще партийный!
Тот, кто стоял под разбитым окном, даже не улыбнулся.
– Вы наверняка уже догадались. Настоящий Василий Касимов, бывший помощник истопника Музея изящных искусств, погиб в тот же день, что и Георгий Игнатишин. Ему не повезло – в поезде нарвался на бандитов, тело даже не смогли опознать. По крайней мере так написано в соответствующих документах. Мы посчитали, что имеем право воспользоваться его личностью.
– Это как с Вырыпаевым? – не выдержала Ольга. – Ты, часом, товарищ, не из похоронной команды?
– Не из похоронной. Такие бумаги, как показал опыт, сильно затрудняют расследование. Это вы, а не мы, спешите хоронить своих друзей. А что касаемо вашего вопроса, ответ прост. В человеческом обществе всегда есть те, кому тесно в обычной жизни. Что бы вы делали, если бы не война? Служили бы ремингтонисткой в нэпманской конторе? Так что не жалуйтесь.
– Угу, – кивнула Зотова. – Осознала. Выходит, ты не только шпион, но еще и философ? Из «бывших», что ли? Куда только ГПУ смотрит, не пойму?
В ответ послышался негромкий смех. Неизвестный, шагнув вперед, слегка покачнулся, оперся ладонью о сырую стену.
– Я не работаю ни на Врангеля, ни на англичан. Моя задача – исключительно наблюдение. Кстати, не думайте, что мы – противники здешнего режима. Напротив, всячески помогаем одному из ваших руководителей. Не Агасферу, если вам что-то говорит это имя. С вами, с вашей Историей поступили несправедливо, и мы помогаем это исправить.
Бывший замкомэск покосилась недобро.
– Чего-то знакомое, как я погляжу. Нам с 1917 года только и делают, что помогают Историю править. Рубала я таких, да, видать, недорубала. А ты, оборотень, ближе подойди, глядишь, и голыми руками обойдусь!
Тот, кто был похож на Касимова, покачал головой.
– Как вам угодно, Ольга Вячеславовна.
Шагнул ближе, по-прежнему держась за стену, поглядел выжидательно. Девушка вдруг сообразила, что трости у неизвестного нет, потому и на ногах стоит плохо.
– Калеку – не могу, – вздохнула. – Катись, в общем, хоть сквозь дверь, хоть через решетку.
– Но вы же мне вызов бросили? Неспортивно!..
Их взгляды встретились, и в тот же миг свет для Ольги погас, сменившись не тьмой, а гулкой, едва ощутимой пустотой. Все сгинуло, потеряв цвет и размер, и только где-то в невероятной дали, на самом донышке небытия, эхом отдавались звуки чужого незнакомого голоса.
– …Мы не боимся. Мы не вмешиваемся. Мы не обещаем. Вы, люди, столь же разумны, как и мы, а потому вправе сами выбирать путь. Мы ошиблись только однажды, позволив старшему из нас прийти к вам, одеться плотью и отравить вас ядом искушения. Мы спорили и убеждали, вместо того чтобы действовать. Сейчас сами люди взялись исправить ошибку, и мы не вправе отказать в помощи. Вы, Ольга Вячеславовна, не способны помешать, но можете посодействовать. Присоединяйтесь к нам, это будет справедливая война! Этот разговор вы сейчас забудете, но в подходящий момент мы вам напомним.
Девушка открыла глаза, скривила губы, еле сдерживая стон. Привстала, огляделась… Каменный пенал никуда не делся, как и деревянный топчан, на который ее пристроили. На самом краю узкого ложа – маленький яркий прямоугольник. Открытка…
Зотова осторожно прикоснулась к холодной гладкой бумаге, поднесла к глазам. На рисунке – избушка с бородатым дедом в красной шапке и чужие буквы веселого золотистого цвета в ярких праздничных блестках. «Happy New Year!»
Ниже цифры – «2011».
4
– Выходим! – сопровождающий кивнул в сторону бегущей за окном поезда платформы. – Герасимово.
Леонид поправил тулуп, попытавшись застегнуть верхний крючок, но пальцы слушались плохо. Вагон не отапливался, а перчатки он оставил в кармане шинели. Тулуп выдали перед самой поездкой, пообещав ледяную ночь и сильный северный ветер.
Ночь уже наступила. Теперь предстояло узнать, откуда дует.
Паровозный гудок… Вагон качнуло, завизжали тормоза, мир за окном дрогнул. Товарищ Москвин запоздало вспомнил, что остался не только без перчаток, но и без оружия. Все было велено сдать, даже верную «заначку» в рукаве. С приказом товарища Кима бывший чекист предпочел не спорить.
Два последних дня прошли тихо и спокойно, третий тоже начался, как обычно, но после обеда руководителя группы срочно вызвали в начальственный кабинет…
Проводник долго возился с дверью, наконец, справившись, опустил железную лесенку и спрыгнул на платформу. Леонид взялся рукой за холодный поручень и, негромко, чертыхнувшись, последовал за ним. На платформе, как он успел заметить, народу было немало. Некоторые в таких же полушубках, но большинство в очень знакомых шинелях.
– Вам в тот конец, товарищ Москвин! – сопровождающий показал в сторону стоявшего на краю платформы черного авто, но оттуда уже спешили двое в серых шинелях с темно-зелеными петлицами. Синие суконные шлемы, неулыбчивые внимательные глаза…