Гений
Шрифт:
— Пойдём туда, там аллея скульптур. Ты была в этом парке?
— Была, но до реконструкции.
Барт удивился, но переспрашивать не стал, спросил о другом:
— А почему ты не хочешь пересекаться с мамой?
Эльви поморщилась и не ответила, пауза затягивалась, Барт уже был готов к тому, что она вообще не ответит, но она сказала:
— Это не моя мама, это мама того ребёнка, к которому её наняли кормилицей. Моё рождение было так, поводом. Оно дало ей молоко, которое предназначалось для того ребёнка, которого она любила и обожала с первого мгновения, как только взяла на руки, а меня в это время куда-нибудь засовывали, чтобы не мешала, и кормили тем, что останется. У неё нет жизни, кроме этого ребёнка, она обожает его, она гордится его достижениями, и каждый раз, когда мы видимся, я слушаю о том, чего он достиг за то время, пока мы не виделись. А он, естественно, совершенство со всех сторон. Он и в младенчестве не плакал, и в детстве не болел, и в школе хорошо учился, и в академию сейчас поступил, и ко всему у него талант, и всё ему удаётся. Быть успешным и продуктивным вообще легко, когда все бытовые вопросы за тебя решают родители и слуги, и по любому предмету у тебя личный учитель, и зимой ты не мёрзнешь, и весной не голодаешь, и пешком не ходишь, тебя довозят до порога и открывают двери. Это совершенно другая жизнь, красивая и комфортная, и моя мама в этой жизни уже семнадцать лет, и ей там нравится. Я уверена, если ей скажут, что выходных у неё больше не будет никогда, она обрадуется. Я в детстве тоже жила в их доме, бабушка маму туда устроила с таким условием, что я буду при маме, чтобы она меня тоже кормила. И я там жила, у нас была комната своя, мне разрешали играть с хозяйским ребёнком, присутствовать на его уроках, пользоваться их библиотекой. Но потом меня оттуда выгнали, и я стала жить дома, а мама осталась там. Я уверена, она счастлива, она была бы счастливее, чем она есть, только в одном случае — если бы того офигенного ребёнка родила она сама, но быть няней для неё тоже счастье. У обычных женщин забота о детях — это неоплачиваемая вторая смена, которую надо отпахать после того, как уже отпахала первую на заводе или в услужении, а у моей матери это основная работа, за которую весьма прилично платят. И она ничем, кроме ублажения этого ребёнка, не занимается, её одежду стирают прачки, еду для неё готовят на кухне, убирают в её комнате уборщицы, она исключительно ходит за ребёнком и заглядывает ему в рот. А ему семнадцать лет, ему пелёнки менять уже давно не надо, он её держит при себе по старой памяти, и зовёт, если ему захочется поговорить или спинку почесать. У неё просто мармеладная жизнь в доме хозяев, идеальная. И тут, представь, она возвращается домой, ко мне. Ты же там был, можешь вообразить, — Эльви посмотрела на него с усмешкой, Барт отвёл глаза, пожал плечами, сказал не особенно настойчиво:
— У тебя уютная квартира. У меня в детстве была похуже.
— Спасибо, конечно, но я тебе не верю, — она тихо рассмеялась, вздохнула и махнула рукой: — Короче, мама приходит в этот дом чисто вспомнить, почему она должна ценить дом хозяев. И пока она находится в моём доме, она мечтами в своём, там, у хозяев, при ребёнке своём обожаемом. И я про него слушаю, весь вечер, хочу я или нет — меня не спрашивают.
— Понятно, — он осмотрелся, глядя на аллею со скульптурами, на которую они сворачивали, увидел лоток с какой-то едой, мигом вспомнив, что за сегодня не ел вообще ничего, и спросил: — Ты обедала? В смысле, ужинала? — Эльви посмотрела на него с улыбкой, Барт изобразил смущение: — Я ничего из этого не делал со вчерашнего дня. Там вон что-то продают, я не знаю, что это, но я готов съесть что угодно. Ты будешь?
— Пойдём посмотрим, — она сказала это вроде бы спокойно, но Барт заметил то проверяющее движение, которое он сам всегда делал на автомате — хлопок ладонью по карману, проверить, звенит или нет. У него звенело, он об этом заранее позаботился, поэтому наклонился к Эльви и сказал шёпотом:
— Я угощаю, я вчера сундук продал, так что я теперь богат.
— Кому продал?
— Хозяину своему, он оказался щедрее, чем я думал, так что я теперь пожизненно угощаю, мы эту сумму вряд ли даже за десять лет проедим.
Эльви недоверчиво округлила глаза, Барт улыбнулся с очаровательным видом:
— Быть гением обычно сложно, но иногда бывает выгодно. Сохранишь мой секрет?
Она фыркнула:
— Ты думаешь, в группе никто не догадывается, что ты богатенький сынок?
— А что, я похож?
— Похож, — вздохнула Эльви, отводя глаза, — для них скорее шоком станет, если я расскажу, что ты раньше на Синем Камне жил. Но я никому не скажу, не переживай.
— Я этого не стесняюсь. Я бы даже обратно туда переехал, наверное.
Он хотел начать рассказывать о своих планах на ближайшие десять лет, но заметил, что Эльви его не слушает, потому что что-то привлекло её внимание настолько сильно, что она замерла на середине шага. Он тоже туда посмотрел, но ничего не понял — она смотрела на лоток с едой. Потом она заметила, что Барт тоже остановился, и отвернулась от лотка, сказала шёпотом:
— Видишь девушку, которая конфеты продаёт?
— Ну?
— Это Шайнис. Про которую я рассказывала. — Барт поднял брови, осторожно посмотрел на девушку за прилавком, понял, что она заметила их двоих, тихо сказал Эльви:
— Она тебя тоже узнала. Пойдём поздороваемся?
— Не знаю… Блин. Ладно, пойдём.
Она решительно развернулась к девушке и пошла прямо к ней, здорово её этим смутив, но не остановилась всё равно. Барт шёл рядом, готовясь к непонятно чему, но точно очень эмоциональному.
«Эльви её так описывала, как будто она королева красоты, а она обычная.»
Девушка была одета в традиционный костюм продавцов еды, он был стилизован под старину и закрывал всё тело, кроме лица, в нём даже очень красивый человек выглядел бы не очень. Эльви остановилась у прилавка, очень тихо сказала:
— Привет.
Шайнис кивнула, изобразила мрачную улыбочку и шёпотом сказала:
— А я так надеялась, что никого знакомого не встречу.
— Прости, — прикусила губу Эльви, помолчала и спросила: — Как ты?
— Работаю, — развела руками Шайнис, — модно одеваюсь, ем сладкое сколько хочу. Кстати, вам придётся что-то купить, а то мне влетит, вон мой хозяин стоит, поглядывает. Не оборачивайтесь.
Они напряжённо поулыбались друг другу, потом Шайнис изобразила широкую улыбку продавца и очертила руками товар:
— Трубочки с кремом, пирожные с мёдом, орешки. Что предпочитаете?
Эльви стала смотреть на ценники, Барт сказал:
— Давай всё.
— Вы мне нравитесь, молодой человек! — с шутливым акцентом заявила Шайнис, широкими театральными жестами доставая пакеты. — Какая смелость, какая страсть! Эльвинушка, представь нас срочно.
— Это Барт, это Шайнис. Мы вместе учились. Барт к нам недавно записался на курс бытовой магии.
— Отличный выбор второй специальности для боевого мага спецкорпуса, я считаю! А вы давно встречаетесь? Почему я не в курсе?
— Мы не встречаемся, — с напряжённой улыбкой прошипела Эльви, Барт улыбнулся и отвернулся, Шайнис понимающе кивнула:
— Недавно, значит. Ясненько-понятненько. Ну, приятного аппетита, приходите ещё, — она протянула Эльви пакет, Барт протянул ей горсть монет, не глядя, сколько там, жестом показал, чтобы забирала всё, он в первый раз в жизни использовал этот жест, скопировал его у Шена, получилось довольно аристократично. Шайнис изобразила польщённый земной поклон и неземную благодарность, развернулась к следующей паре в очереди. Эльви выглядела так, как будто хочет подождать, пока она с ними разберётся, и поговорить ещё, но Барт видел, что это плохая идея — страсти и так накалялись стремительно, поэтому с силой приобнял её за плечи и потащил дальше вдоль аллеи, тихо шепча сквозь улыбку:
— Она не рада тебя видеть, ты же слышала. Оставь человека в покое.
Эльви с болью закрыла глаза и прошептала еле слышно:
— Почему я такая тряпка…
— В смысле?
— Я должна была её защитить.
— Каким образом?
— Не знаю, каким-нибудь. Это же не за один день всё случилось, это тянулось две недели. Её задирали все, к ней боялись подсаживаться, потому что всех её друзей начинали прессовать тоже, и в итоге она осталась одна очень быстро, потому что она выдерживала этот прессинг, а те, кто хотел с ней дружить, не выдерживали и отваливались. А я хотела. Но у меня не хватало смелости к ней открыто подходить, мы с ней шкерились по библиотекам и паркам, типа как сейчас с тобой. И когда это всё случилось, я её не защитила. Я потом миллион раз представляла, как в разных ситуациях я такая беру и вмешиваюсь, и ругаюсь, и драться бросаюсь, а в реальности стояла и смотрела, и ничего не делала. Потому что я боюсь. Вот это, то, что с ней происходит — это моё будущее, если меня отчислят. А я такого не хочу. Она могла бы получить образование и найти работу как квалифицированный специалист, она очень способная, она умнее всех тех, кто над ней издевался, в сотню раз. Но ей сказали, когда отчисляли, что она ни в одну академию Оденса не поступит теперь, чтобы даже не пыталась.