Гений
Шрифт:
Мы решили начать все сначала, нарисовали временную шкалу убийств, искали то, что объединяло эти преступления. Отправили снова в лабораторию гипсовый след и выяснили, что человек, оставивший отпечаток, был, скорее всего, выше ста восьмидесяти сантиметров. Саманта спросила, какого роста Крейк, а я не знал. Один из свидетелей говорил, что Виктор невысокий, но точных данных у меня не было. По-моему, вот так мы и проводили большую часть времени, особенно поначалу.
– У него есть высшее образование?
– Не знаю.
– А семья у него была?
– Не знаю.
– А что ты знаешь?
– Ничего.
– Ты, когда его искал, очень старался?
– Не очень, – признался я.
– Ну что же. У тебя есть шанс реабилитироваться.
Мы продолжили когда-то начатые мною поиски. Обзвонили приходы, и на этот раз нам повезло больше. Не скажу, что помогло, удача или усердие, но мы нашли некоего падре Верлейна, из католической церкви при «Астории». Он смог предоставить хоть какие-то сведения о Викторе. Впервые наш персонаж обретал плоть и кровь и перестал быть лишь плодом моего воображения. Мы навестили падре, который, несмотря на то что был очень занят разгадыванием кроссворда, чрезвычайно обрадовался визиту.
– Разумеется, я его знал. Он ходил в храм чаще, чем я. Но только он уже года два-три не появлялся. С ним все в порядке?
– Мы как раз хотим это выяснить. Его уже давно никто не видел.
– Ничего дурного он натворить не мог. Его совесть чиста, как у младенца. Святее его разве только Отец Небесный.
Я спросил, что он имел в виду.
– Я только окошко в исповедальне открою, а он уже там, за стенкой.
– И в чем он исповедовался?
Падре щелкнул языком.
– Это касается только его и Господа. Могу лишь сказать, что причин исповедоваться у него было гораздо меньше, чем у большинства прихожан. Включая тех, которые вообще не исповедуются. Я пару раз говорил ему, что он к себе слишком строг, что он впадает в грех скрупулезности. – Он улыбнулся. – Немногого же я добился. На следующий день он снова пришел и исповедался уже в этом самом грехе, в скрупулезности.
– У вас случайно не осталось его фотографии?
– Нет.
– Вы не могли бы его описать? – попросила Саманта.
– Попробую. Невысокий, примерно метр шестьдесят пять. Худой. Иногда отращивал небольшие усы. Всегда в одном и том же видавшем виды пальто, в жару и в холод. Вы, наверное, этого не помните… Вам сколько?
– Двадцать восемь, – ответил я.
– Да, разумеется, не помните. В общем, он был немножко похож на Говарда Хьюза. [38]
– Он был болен?
– Вид у него был не слишком цветущий. Виктора часто мучил кашель. Я всегда знал, когда он в храме, потому что слышал его кашель от самого входа.
38
Говард Робард Хьюз-младший (1905–1976) – американский миллионер, авиатор, режиссер, филантроп. Страдал неврозом навязчивых состояний.
– Не заметили вы каких-нибудь психологических отклонений?
Он поколебался.
– Боюсь, большего я вам сообщить не смогу. Это запрещено нашими правилами.
Уже в машине Саманта сказала:
– Неплохо для начала.
– Падре говорит, Крейк невысокий. Получается, что убийца – не он?
– Не факт. Стопа не всегда дает точные сведения о росте. Нам бы очень пригодилась фотография, тогда бы мы могли поискать свидетелей в его районе. А что насчет кашля? Может, он обращался с ним к врачам?
– Похоже, он вообще никогда не лечился.
– Да, но если все-таки лечился, должны остаться записи. Судя по тому, что ты мне рассказывал, он был человеком незаметным. Такие не ходят к врачу. Они приезжают в приемное отделение больницы, когда совсем уж припрет.
– Давай тогда обзванивать больницы.
– Я сама этим займусь. Не поверишь, в нашем штате надо на уши встать, чтобы добыть медицинские карты. Он работал?
– Я точно не знаю. По-моему, нет.
– Он же оплачивал счета. Платил за аренду квартиры.
– Мне сказали, он платил наличными. Он снимал квартиру с фиксированной арендной платой. Фиксированной еще в шестидесятые. Сотня баксов в месяц.
Она восторженно присвистнула и на минуту перестала быть окружным прокурором, превратившись просто в жительницу Нью-Йорка, завидующую чужому счастью.
– И все равно. Даже эту сотню в месяц он должен был где-то брать. Может, он попрошайничал?
– Возможно. Но нам от этого никакого проку. Профсоюза попрошаек пока не существует, и позвонить туда мы не можем.
– И вот еще что…
Саманта смотрела в небо. Иногда у меня складывалось впечатление, что она слушает собеседника ровно столько, сколько нужно для того, чтобы получить необходимую информацию и начать ее анализировать. Этим Саманта очень отличалась от отца. Макгрет прислушивался – или, по крайней мере, делал вид, что прислушивался, – к моему мнению. В честности Саманте не откажешь. Она с самого начала не скрывала, ради кого она все это делает. Только ради отца. И уж точно не ради меня.
– Бумага. Он ведь ее постоянно пачками покупал. И наверняка продавец хорошо его знал. И продукты. Попробуй разнюхать что-нибудь. А я займусь охотой на свидетелей по старым делам. Посмотрим, что там всплывет. На, держи. Я нашла старые снимки. Можешь их всем показывать. Не переживай, что-нибудь да нащупаем.
– Думаешь?
– Не-а. Ничего мы не найдем.
Я вернулся в Мюллер-Кортс. Начал с одного из двух продуктовых магазинчиков. Когда продавцам надоело наконец таращиться на Исаака, я получил-таки еще одно описание Виктора. Они его знали, «странный чувак», но ничего определенного сказать не могли. Знали, какой он предпочитал белый хлеб и какую ветчину, но что толку? Я спросил про бумагу, и они дали мне блокнот с зеленоватыми линованными страницами.