Гений
Шрифт:
– Можете. И уедете. Уже немного осталось. Почему они так долго не решались нам позвонить – это отдельный вопрос, и я вернусь к нему позже. Сейчас же меня волнует лишь ее здоровье и здоровье ее ребенка. Вот ключ от вашего номера, полагаю, вы захотите освежиться с дороги. Мы выезжаем через тридцать минут.
Ей есть что терять. Та женщина, которой восхищается свет, – это результат многолетнего тяжелого труда. Чтобы стать кем-то, сотворить себя, нужно сначала избавиться от всего лишнего. Берта навсегда запомнила этот урок.
Их медовый месяц длился шесть месяцев. Льюис отвез ее в Европу. Они побывали на родине его предков, съездили на Рейн, где у нее еще остались родственники. Сняли замок, ходили на светские
Она приехала в Штаты в пять лет. Друзей у нее поначалу не было. Девочки дразнили ее, потому что она смешно выговаривала звук «с». У нее получалось «з». Или «ш». «Шлово» вместо «слово». За это над ней тоже смеялись. «Шепелявая», – хохотали ее одноклассницы. Очень смешная шутка. Зато Берта сразу поняла: важно не то, что ты говоришь, а то, как ты это говоришь.
Она постаралась, и акцент пропал. Днями и ночами Берта занималась с репетитором. «Сразу сорок шесть мышат по углам с утра шуршат». «Однажды на пляже случилась пропажа». От упражнений болела челюсть. Очень скучно было повторять эту глупость. Берта работала. Она откалывала кусочек за кусочком, «ш» и «з» отваливались вместе с осколками и каменной крошкой, и наконец Берта перестала отличаться от других американских девочек. Сил было потрачено много, но оно того стоило. Это стало особенно очевидно, когда разразилась война.
Еще пришлось расстаться с детской пухлостью. Берта соблюдала строгую диету и добилась того, что на нее стали оглядываться на улице. Молодые люди толпились возле нее, а девушки толпились возле молодых людей. Она рассталась со стеснительностью, научилась никогда не обижаться. Она даже подружилась с теми, кто дразнил ее в детстве. Она научилась быстро думать, и о ней заговорили как о девушке не только красивой, но еще и очень умной. Она научилась не говорить резкостей и не высмеивать глупцов. Научилась быть сдержанной и выучила все правила хорошего тона. Научилась покорять гостиные блестящей игрой на фортепиано – она исполняла вариации Баха с головокружительной быстротой и головокружительным успехом. Полюбила приемы и праздники, научилась смеяться в нужных местах и быть такой, какой ее хотели бы видеть.
Ей едва исполнилось восемнадцать, а несколько женихов уже просили ее руки и сердца. Она отказала. Она хотела большего. И большего хотела ее мать.
Отец считал, что они выставляют себя на посмешище. Та к и сказал.
– Не понимаю, почему ты так говоришь, – отвечала мама. – Они здесь любят немок. А уж на этой-то они бы точно все с удовольствием женились.
Мама была права. Берта пользовалась огромным успехом. Казалось бы, только что она была дебютанткой на своем первом балу – и вот уже она кружится в вальсе со своим женихом по залу, размером сравнимому лишь с ее воображением.
Первые годы брака были самыми счастливыми. Она почти не замечала, как мало интересуется ею муж, ее слишком пьянило обретенное всемогущество. Папа тоже был богат, но, разумеется, не так, как Мюллеры. С ними никто не мог сравниться. Она с наслаждением придумывала новые способы потратить деньги. Ее восхождение по ступеням высшего света не прекращалось, Берта сводила новые знакомства и поддерживала старые. Она приглашала, и ее приглашали. Ее облегающим нарядам завидовали. Ни одна страница светской хроники не обходилась без нее, причем писали не только о ее красоте, но и о ее благотворительной деятельности. В Нью-Йорке строился концертный зал ее имени, в Метрополитен-музее появилась новая коллекция, купленная на ее деньги. Она постоянно на что-нибудь жертвовала и к тому же содержала несколько школ. Ей исполнился всего двадцать один год, а она уже сделала столько добрых дел. Родители гордились своей дочерью. Жизнь была прекрасна и наполнена смыслом. И если муж ее не желал – что ж, тем лучше. Тем больше времени оставалось на создание новой Берты, Берты Мюллер. Именно Берте Мюллер предстояло поддерживать семейные традиции. Льюису в этом деле доверять было нельзя. Он и так уже сделал все возможное, чтобы опорочить честь семьи. Берту призвали на помощь, дабы она восстановила доброе имя Мюллеров, и она сделала это, а потому обладала большим правом на эту фамилию, чем он, Мюллер по рождению. Льюису не было нужды работать, ей же работа была необходима для самоутверждения, для самоопределения. Она сама заслужила право носить фамилию Мюллер, не то что Льюис. Она заслужила свой успех. Успех был предназначен ей судьбой. И потому на ней лежало больше обязательств.
Когда пришло время, Берта заставила Льюиса исполнить свой долг. Мама умерла, когда Берта только-только забеременела. Перед смертью она сказала дочери: «Я молю Бога, чтобы твои дети заботились о тебе так же, как ты заботилась обо мне».
Берту ждал двойной удар. Во-первых, ей казалось, что она не исполнила волю матери. Ведь неполноценный ребенок не сможет о ней позаботиться. Во-вторых, ей было стыдно, ах как стыдно! Карета ее жизни развалилась прямо на ходу, по дороге катились колеса и пружины. Все, чего она добилась, обратится в прах. Кто сможет устраивать благотворительные балы лучше, чем она? Кто займет место королевы? У нее были обязательства перед жителями Нью-Йорка.
Акцент, талия, непутевый муж – все это были простые, вполне реальные проблемы. Они требовали простых и понятных шагов. Берта попыталась так же подойти к проблеме с девочкой. Спокойно, без суеты. Надо только понять, что делать в этой ситуации. И заведение для богатых умалишенных казалось простым и понятным решением, как раз таким, как и требовалось. Доктор Фетчетт сообщил им, что родители довольно часто отсылают туда неполноценных детей, и Берта успокаивала себя тем, что она не первая и не последняя. Просто в этом забеге придется перепрыгнуть через изгородь повыше.
А сейчас она будто уперлась в тупик. Или даже хуже – она тонет в этой мерзости. Вот теперь Берта начинает осознавать, что проблема с девочкой не разрешится никогда. Потому что люди обладают способностью к самовоспроизводству. Как и семейные неурядицы.
Дэвид возвращается из Берлина в августе. Он развлекает родителей рассказами о своих путешествиях и делится впечатлениями от новых европейских веяний в политике. Льюис, который внимательно следит за событиями и читает газеты, спорит с сыном об экономических последствиях новой идеологии. Нескольких крупных руководителей представительства компании Мюллеров во Франкфурте вынудили уйти со своих постов. Льюису эта тенденция очень не нравится. Какое ему дело до того, евреи они или нет? Они отличные бизнесмены. Даже половины их мозгов хватило бы для того, чтобы понять простую истину: нация, которая избавляется от лучших умов, вряд ли стоит на пути к процветанию.
Берта уехала из Германии совсем маленькой, а потому она равнодушно читает о присоединении Австрии, о том, как бьют в синагогах окна. Ей кажется, что к ней все это не имеет никакого отношения. Берта радуется возвращению сына, радуется жизни, постепенно возвращающейся на круги своя. В последнее время они с Льюисом говорили еще меньше обычного, и его упрямство очень ее раздражает. Никогда он не смел противиться ее решениям, а сейчас вдруг пошел ей наперекор.
Он все жалуется, что она ни разу не ездила навестить девочку. А сам он ездит каждые две недели. Что же, она надорвется, что ли, от того, что съездит разочек?