Гера
Шрифт:
А кем был всегда Гром? Посредником между посредниками? Удачливым сутенером? Не больше.
И вдруг Сашка споткнулся в своих мыслях об это «был». Был? Был. Гром сам себе вычеркнул. Гром допустил ошибку – пошел против Сашки, пошел против команды. И напрасно.
Сашка сжимает кулаки. Гром – единственный человек, на кого он мог положиться. Но Гром – пусть даже наугад – копал глубже, никому никогда не доверял, никого не брал в расчет. Тем более – ни во что
Сашка набрал его номер машинально. И Гром ответил тоже как-то машинально.
– Ну, че там у тебя?
А потом словно осекся, вспомнил.
– Я завтра лечу. Из Борисполя.
– Я провожу тебя.
– Да ну…
Не летит, – решил Сашка. – Врет. Как обычно, держит его, своего бизнес-партнера, за полудурка.
– Хочу тебя проводить…
– В десять утра рейс. Давай!
И Гром отключается. А Сашка остается с мобилой, зажатой в кулак. Ну, допустим, завтра будет какой-то рейс… под какой фамилией летит Гром, неизвестно. По паспорту не пробить… Но завтра… завтра… Сашка все равно проводит его – в последний путь. Он его из-под земли достанет. С самого его денежного дна. Найдет, на какую бы глубину Гром ни нырнул. Этого требуют законы его перевернутой жизни.
А Аня… Аня далеко от всего этого. Пусть… живет себе – ничего о нем не зная. Или – пусть земля будет ей пухом.
Утро Сашка встречает в аэропорту «Борисполь». Об обмане Грома знали все – все, кроме Сашки. Значит, и о финале этой истории должны узнать все. А потом – пусть все пойдет прахом…
Гром, к Сашкиному удивлению, ровно в половине десятого входит в здание аэропорта. Сашка видит, как он оглядывается беспокойно, а потом набирает чей-то номер. И у Сашки звонит мобильный. Совсем за лоха его держит – решил, действительно, попрощаться.
Сашка отделяется от толпы и подходит.
– Гром… Улетаешь?
Гром выглядит растерянно, и похоже на то, что ему не хочется улетать и горько.
– Я просто… я думаю, что вернусь потом, – говорит он тихо. – Когда все уляжется.
– Когда я найду концы?
– Ну, и это тоже…
Регистрация на рейс «Киев-Париж» уже объявлена, Гром с тоской поглядывает в сторону табло.
– Я уже нашел. Позже прокуратуры, правда, – говорит Сашка спокойно.
– И что?
Гром отводит взгляд от пассажиров, проходящих мимо него с багажом.
– Неужели ты думал, что я позволю вот так… со мной обойтись, как с последней шлюхой?
– То есть?
– Проверять меня, подсылать тупых ментов, искать в моих карманах, не завалялось ли чего?
– Просто я считал тебя другом. Несмотря ни на что, – роняет Сашка.
– Уже не считаешь? – спрашивает Гром тоже спокойно и кивает. – Не знаю, кому это нужно, Гера… но тебе… Но ты… Херня этот наезд! Жизнью своей клянусь – не я. Зря ты так подкинулся.
– Жизнью уже не клянись…
Гром успевает еще раз оглянуться на табло с номером рейса.
Выстрел из пистолета не производит особого шума. Гром просто оседает на пол. А Сашка отступает и теряется в толпе.
Спустя три секунды начинается паника. В это время Сашка уже выходит. Берет такси. И видит бегущих ментов…
Навстречу по трассе несутся машины с мигалками. Мимо. Дороги еще не перекрыты.
Но все эти дороги никуда не ведут. Это кольцевые дороги между местной милицией, прокуратурой, СБУ и ФСБ России. Сашка уезжает на другую квартиру и ждет. Ждет, ждет…
Потом звонит Лека…
– Гера, как ты?
Лека – полезная девочка. Еще пригодится. Но это тоже – просто остановка на его кольцевой.
– Нормалек.
– Ты слышал, что Громова убили?
– Слышал.
– В аэропорту.
– Слышал.
Она почему-то умолкает.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает через секунду.
– Что-то в висках стучит.
– Мне приехать?
– Завтра.
– Ну, бывай!
Он больше не звонит в далекий госпиталь. Ее там нет. Ее никогда не было. Это его мираж. Он идет к нему много лет и удаляется от него все дальше. Это призрак, а не женщина. Просто призрак его несбыточной мечты о несуществующей любви, о другой жизни, о теплом лете снежной зимой.
Зато есть другие женщины, есть его обычная жизнь, есть его кольцевые дороги. Дело сделано. Что толку теперь переживать?
Но в висках, действительно, стучит. Словно мыслям тесно в голове и не очень уютно. Сашка распахивает все окна, входит снежная зима и метет прямо на ковер, наводя в Сашкиной квартире свои порядки. И голова остывает.
Он просыпается от озноба. Закрывается, наконец, от ледяной ночи, цепляясь за остатки тепла остывших батарей. Включает камин.
Господи! Он убил своего друга! Друга, которого спасал не один раз, и который не раз сам спасал его жизнь. Не для того, чтобы оправдаться перед ФСБ, не для того, чтобы отомстить, а для того, чтобы доказать самому себе свою силу. И от этого кольцевые дороги затянулись петлей на шее и душат.