Гера
Шрифт:
Она уходит, а парень падает в обморок. Молодежь, как водится, склонна к обморокам и максимализму. Приходит в себя от того, что вернулись его друзья: хозяин квартиры и еще один школьный «фулиган», разгильдяй и двоечник. Друзья пьяны в хлам. Обсуждают встречу рассвета в подробностях: минет, анашу и все вероятные и невероятные способы сексуальной близости с бывшей классной. Наш герой соображает плохо. И тогда двоечник хлопает его по плечу.
– Не кисни, очкарик! Твоя Залетаева меня тут догнала в темном переулке: возьми меня, типа, невтерпеж.
И выложил перед нашим героем черные тонкие трусики. Второго обморока не последовало. Парень просто в черном тумане попробовал отыскать дверь.
– Эй, подарочек забери! – напомнил Морозов. – На них даже кровь настоящая...
В эту же ночь все «настоящее» закончилось. С тех пор кровь никогда для него не была настоящей. И ни одна женщина не была настоящей. И ненастоящих женщин было много...
Но память о ней... память все равно преследует мучительно. Он не может курить, потому что ей не нравится запах дыма. Он живет так, словно в следующий миг может встретить ее там, где ее появление невозможно. Десятки разных женщин не затмевают в его воспоминаниях той одной, которую он так любит.
Постепенно он прощает ей все: ее отказ, ее нелюбовь, двоечника Морозова. Он прощает ей все заочно – не в силах забыть ее и не в силах даже отвлечься от своего чувства.
Годы не учат и не лечат. И жизнь, полная опасностей, ничего не меняет, потому что это уже ненастоящая жизнь.
Остается ли он сам при этом настоящим – сказать сложно. Но одна линия остается настоящей наверняка, проходит через его сердце, его ладони, его сознание. Но этом первая история заканчивается...
Аня молчит.
За окнами не темно. Синяя зима греется около фонарей и сияющих вывесок. Небо, подсвеченное ночной иллюминацией, не кажется безнадежно холодным. Это мутноватое, сине-оранжевое небо, закрывающее город от дыхания зловещего космоса.
Может, в это время Дед Мороз уже отправляется в путь из Лапландии...
Аня смотрит за окно и молчит, словно прислушивается к шагам Нового года. У школьников уже начались зимние каникулы, во всех магазинах объявлены распродажи, в салонах мобильных телефонов – новогодние акции, а все улицы уставлены невысокими елями, привезенными в город на продажу.
Завтра – очередной рабочий день, и даже послезавтра, пожалуй. И накануне праздника зубы у людей болят не меньше, чем обычно. Аня уже купила подарки всем сотрудникам: конфеты, шампанское и мандарины. Традиционно. В выборе подарков она не оригинальна, и индивидуального подхода к каждому у нее нет. Она уверена, что всем приятно получить к новогоднему столу шоколад, шампанское и фрукты.
Корпоративной вечеринки тоже не будет. Все корпоративные вечеринки, вне зависимости от повода, сводятся к разговорам о работе, пациентах, новых методах лечения и препаратах. Не хочется этого в Новый год. До Рождества
Аня, может, съездит к бабушке. Та уже жалуется на здоровье, но переезжать к Ане по-прежнему не хочет.
Праздники всегда выбивают из ритма... «В этом году, на следующий год, когда-то, никогда», – вспоминает Аня... Остается четыре дня до Нового года, и сегодняшний уже истекает...
В дверь звонят. Влад выходит на площадку и возвращается с пиццей. Но Аня не может есть, качает головой, продолжая смотреть в синюю зиму за окном. Остановившиеся вчера часы показывают без пятнадцати одиннадцать, и это может быть правдой.
Он тоже не ест. Вслед за нею глядит на неподвижные стрелки часов и продолжает:
– На этом первая история заканчивается. Проходит некоторое время, полное разных событий и лиц. Женщины, друзья, посиделки в ресторанах, опасность, рейсы, ненастоящая кровь, деньги, аресты, – все это тянется, запутывается, сплетается в клубок. И только память о золотоволосой девочке ничто не в силах запачкать. Все плохое стирается и остается перед глазами только светлый образ. Почти лик. С этого начинается вторая история.
19. ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
– Девушку звали Марианной, в свои двадцать два года она была очень толковой шлюхой в красном платье. Они вместе остановились в отеле «Истанбул Хилтон», вместе проводили ночи и слонялись по пляжу. И все равно было скучно. Когда говорят, что «Татилия» – турецкий «Диснейленд», забывают упомянуть «крытый». Нашему герою парк показался душным. Они с Марианной пообедали в «Татильяне», послонялись по красному этажу в поисках бесполезных сувениров, даже покатались на экспрессе и посидели в «Синераме» – внутри какого-то фильма о чужих приключениях. Марианна, наконец, решила фотографировать карусели. И тут – вдруг – за тридевять земель от Родины, на какой-то скамейке турецкого парка, рядом с толпой орущих немецких подростков – наш герой увидел свою любовь. Точнее ее тень...
Тень его любви – прозрачная, как фантом, бледная, тусклая, едва ли не мертвая, но живая. Поразил не сам факт ее присутствия здесь, а то, как она выглядела...
И все-таки это была его девочка. Предавшая его, заочно прощенная, любимая еще больше – и едва его узнающая. В этот раз парень не раздумывал долго и предложил ей прокатиться с ним в отель, несмотря на гневное недоумение Марианны. Но увы... никакие любовные приключения уже не могли ее оживить: его любовь, сошедшая с иконы его памяти, сбежала от какого-то старого, вонючего турка, осталась одна в чужой стране без друзей и без средств к существованию, была голодна, устала, измучена и в добавок венерически больна. Он готов был сделать для нее все, словно сам был виноват во всех ее несчастьях, но не мог помочь ничем, кроме нескольких купюр... потому что ей не нужна была его помощь.