Герцоги налево, князья направо
Шрифт:
— А ты производишь потрясающее впечатление в роли чернорабочего. Особенно когда мокрый от дождя.
Поппи протянула руки, коснулась ладонями груди Драммонда и посмотрела ему в глаза.
Николас ухватился за один из шнурков на ее корсаже, потянул его, потом вдруг замер, не выпуская шнурок из пальцев.
Поппи все еще смотрела на него.
И перестала дышать.
Что-то в его глазах глубоко тронуло ее сердце. Он наклонился к ней, и она оказалась в его объятиях. Они поцеловались. И Поппи осознала, что это самый сладкий
Она полюбила.
Полюбила Николаса.
Через несколько секунд после самого захватывающего поцелуя в его весьма многообразной практике Николас признался себе, что работать на секретные службы вместе с Поппи куда увлекательнее, чем в одиночку. Поппи становилась, пожалуй, излишне склонной к риску, и ему, Николасу, следовало именно поэтому быть предельно осторожным.
Когда они поженятся, а Николас считал такое их будущее неизбежным, он увезет ее в Сьюард-Холл. Однако он уже теперь спрашивал себя, каково ему будет возвращаться к работе в Лондоне, зная и думая о том, что она спит в его постели, имеет от него детей, ухаживает за цветами в его саду и попадает в переделки в его замке.
Насчет последнего Николас нисколько не сомневался. Жизнь в Сьюард-Холле в ее присутствии никогда не будет скучной и однообразной.
— Я готова, — произнесла она губами, вишнево-красными от поцелуев, и пересела на прежнее свое место. — Скажи мне, что тебя так удивило в том доме. Я знаю, ты был удивлен.
— Я тебе скажу. — Николас и сам все еще пытался осмыслить это. — Дом принадлежит начальнику нашего отдела. Я сразу узнал его почерк на страницах папок. А на письменном столе я увидел шарф, который он нередко надевает во время работы у себя в кабинете.
Поппи прижала к губам ладошку.
— Господи, случится же такое! Ты, выходит, обокрал дом своего работодателя?
— Это все равно что пробраться в спальню принца-регента, — сказал Николас. — Нечто переходящее все границы, и, откровенно говоря, подобное местечко ты ни за что не хотела бы увидеть.
— Как ты смог отыскать папку со сведениями о моей матери, ведь в твоем распоряжении были только все эти загадочные номера?
Поппи обрадовалась, заметив искру возбуждения в глазах у Николаса.
— Отчасти мне повезло, — сказал он. — Отчасти помогло то, что я хорошо знаю причуды и уловки руководителя нашего отдела. Его хобби — знание дней рождения всех и каждого, кроме того, он обожает игру с цифрами, числами и так далее. И я проделал в уме некие арифметические процедуры с моим собственным днем рождения, чтобы уяснить, смогу ли я найти мою папку. Перепробовал несколько разных комбинаций, и одна из них сработала. Дело в том, что он складывает цифры, обозначающие год, месяц и день рождения, и таким образом получает этот загадочный номер. Было достаточно легко определить номер твоей матери при помощи той же самой формулы.
Поппи наклонилась к нему,
— А ты видел свою папку?
Он немного помедлил с ответом.
— Да, видел, но у меня не было времени просмотреть ее.
— Держу пари, что тебе этого хотелось, — хихикнув, подначила его Поппи.
— Я не столь в этом уверен.
— Ты был полностью сосредоточен на том, чтобы помочь мне, и я очень благодарна тебе за это.
Долгий взгляд, которым она его наградила, обогрел Николаса до самой глубины души.
— Не стоит благодарности, — пробормотал он.
Поппи озабоченно сдвинула брови.
— Непонятно, какие дела с начальником вашего отдела могли быть у моей матери.
— Вот просмотрим папку и узнаем. Но я должен предупредить тебя… — Тут Николас протянул к ней руки, пересадил ее к себе на сиденье и посмотрел в ее изумрудно-зеленые глаза. — Кажется, Ревник был не единственным, кто работал на английское правительство.
Роту Поппи импульсивно открылся от изумления.
— Ты шутишь?
— Нет. У твоей матери был адрес руководителя отдела. А он есть у немногих. У меня этого адреса не было.
Поппи тряхнула головой.
— Давай просмотрим документы, — прошептала она.
И они вместе занялись этим.
— Двадцать лет работы на секретные службы, — произнес Николас, пробежав глазами одну страницу. Известна под именем Розовой Леди.
Губы Поппи изобразили букву «О», когда она прочитала следующую страницу.
— Моя мать. Английский тайный агент. — Она положила бумаги на сиденье и уставилась на Николаса. — Но ведь она никогда не вела себя как шпионка. Она вела себя как мать. И жена. И друг. — Глаза у Поппи слегка заблестели. — Я… я даже не знала, что она любит розовый цвет и потому включила это слово в свой шпионский псевдоним.
— Она могла и не любить розовый цвет. И выбрала слово именно потому, что никогда не носила ничего розового. Чтобы ввести в заблуждение любого, кто попытался бы угадать ее подлинное имя.
— Я думаю, ты прав, она никогда не носила ничего розового. Только портрет представляет собой исключение. И оно могло быть такой вот маленькой хитростью, уступкой секретным службам в честь ее агентурного имени.
То было единственное, что по-настоящему высоко ценил Драммонд в работниках секретных служб. Смелость. И ум.
— Только не забывай, — попытайся Николас заверить ее, — пусть она и была завербована отделом, она оставалась твоей любящей матерью. И другом.
Поппи покачала головой и сказала:
— Но я все же чувствую боль. Это как… как если бы я не понимала ее.
Атмосфера в экипаже становилась определенно мрачной. В унисон погоде за его пределами.
— Разумеется, ты ее понимала, — настоятельно возразил Николас. — Ведь ты понимаешь меня, верно? А мне ведь тоже приходится заниматься секретными делами. И это не изменяет меня как личность. Поверь мне.