Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
Мориц заскрежетал зубами.
"О, это уж слишком! Quelle mouche a pique cette vache russe? {Какая муха укусила эту русскую корову? (фр.).}" -- подумал он, после чего резко спросил:
– - А разве, кроме политических тем, нам не о чем говорить, ваша светлость?
– - Не о чем.
– - А почему же на днях там, в вашем будуаре и в вашей гостиной, вы более чем любезно беседовали со мной о предметах, совсем не относящихся к политике?-- злобно вырвалось у "царственного авантюриста".
– - Наглец!
– - довольно явственно прошептал Бирон. Он побледнел и сделал
Однако Анна Иоанновна властным взглядом остановила своего тайного фаворита и твердо произнесла:
– - Вы ошибаетесь: я с вами не говорила там, граф! Злобный, сардонический хохот Морица прокатился
под мрачными сводами тронного зала замка Кетлеров.
– - Как? Вы станете это отрицать, ваша светлость?
– - нахально взглянув в лицо русской царевны, воскликнул иностранный "црынц".
– - Стану. Безусловно.
– - А-а!
– - весь дрожа от бешенства, продолжал Мо-риц.
– - Так, так!.. Вы правы: вы говорили не со мной, а с каким-то таинственным доктором? Ха-ха-ха!
– - Вы и тут ошибаетесь, ваше сиятельство, я говорила не с доктором, а...
Анна Иоанновна приподнялась и выпрямилась во весь рост. Царственная осанка, которой впоследствии любовались в ней чужеземцы, сказалась и теперь.
Жуткое молчание, точно грозный предвестник бури, воцарилось в зале. И только свечи бесстрастно горели в диковинных, чудных люстрах. И этот трепетный, красновато-желтоватый свет накладывал какие-то таинственные блики на лица присутствующих.
Наконец Анна Иоанновна громко, резко бросила прямо в лицо своему "жениху":
– - Я говорила тогда не с доктором, а с лукавым искателем приключений, скрывшим от меня свое истинное происхождение! {Мориц Саксонский был побочным сыном курфюрста Августа II. В молодости он предавался беспутной жизни, что, впрочем, не помешало ему отлично изучить военное дело и впоследствии проявить на службе Франции блестящий талант полководца.}
Мориц отшатнулся.
– - Что?!
– - воскликнул он, бросаясь к ступеням герцогского трона с рукой на эфесе шпаги.
– - Осторожнее!
– - крикнул Бирон, тоже хватаясь за шпагу.
– - Не всякий может подходить столь близко к священным ступеням трона, хотя бы и не королевского. Назад!
– - Встаньте на ваше место, обер-камер-юнкер!
– - крикнула Анна Иоанновна и снова обратилась к Морицу: -- Да, ваше сиятельство, там, у себя в будуаре, я полагала, что говорю с человеком, чье происхождение безупречно. Там русская царевна и герцогиня видела в своем госте принца чистой крови, с которым она может связать себя узами брака. Но вот сегодня я узнала, что не имею права вступить с этим человеком в брак потому, что он, этот брак, может покрыть несмываемым бесчестием и меня, и все Российское государство. _ Мориц зашатался на месте.
– - Кто, кто осмелился сказать это и почему?
– - хрипло вырвалось у него.
– - Вы любопытствуете узнать: кто? Извольте, я скажу: его светлость князь Меншиков. А почему... вам и это угодно слышать?
Мориц стоял как окаменелый.
– - Потому что этот человек... что вы, ваше сиятельство, изволите быть рождены от незаконной матери, от метрессы вашего отца, -- продолжала Герцогиня, спустившись со ступеней "трона".-- Вы обманули меня, Мориц, скрыв тайну вашего
И, гордо кивнув головой вконец ошеломленному претенденту на курляндский престол и на свою руку, Анна Иоанновна, сопровождаемая смертельно бледной гофмейстериной, баронессой фон Клюгенау, величественно вышла из зала.
Секунда, другая... Мориц провел дрожащей рукой по пылающей голове и тихо-тихо, колеблющейся походкой пошел к выходу.
Бирон торжествующе глядел ему вслед.
VI
"НАШЕСТВИЕ" МЕНШИКОВА НА МИТАВУ. ДВА СОПЕРНИКА
Свидание Бестужева с Меншиковым состоялось в час ночи в Риге, в тот же самый день, когда у светлейшего была и Анна.
Тут же присутствовал и князь Василий Лукич Долгорукий.
– - Вы что же это, любезнейший Петр Михайлович, изволили заварить в Митаве?
– - резко напустился на резидента всесильный вельможа.
– - Как вы могли допустить избрание Морица герцогом, раз вам было ведомо, что это не угодно государыне и вредно русским интересам?
Бестужев не растерялся. Старый дипломат проснулся в нем.
– - Ваша светлость, вам должно быть известно, что я не имею права руководить волей и желанием сейма, -- спокойно ответил он.
– - Сейм! Что вы мне толкуете об этих пустоголовых баранах! Выбирают не они, а те, кто ими руководит... А ваше дело, как дипломата, заключалось в том, чтобы склонить и маршала, и канцлера в нашу пользу.
Бестужев повернулся к Долгорукому:
– - Благоволите, ваше сиятельство, передать его светлости суть вашей сегодняшней беседы с депутатами.
Долгорукий обратился к светлейшему:
– - Ваша светлость! В силу данной мне инструкции я представлял ваше имя и имя герцога Голштейнского, а о гессен-гамбургских князьях еще не упоминал. Когда я беседовал сегодня с курляндцами, они мне прямо заявили, что ни вас, ни герцога Голштейнского избрать они не могли по нескольким причинам. Во-первых, вы -- неведомый для них кандидат, а герцог слишком еще молод, ему всего тринадцать лет. Во-вторых, -- и это главное -- об имени вашей светлости по киршпилям нигде упомянуто не было. Стояло только одно имя Морица, -- вот почему они его и выбрали. Теперь депутаты изменять свой выбор не намерены. Они считают, что поступили весьма благоразумно, избрав Морица, так как в противном случае Речь Посполитая разделила бы Курляндию на воеводства. Я, ваша светлость, объявил им, что если они не учинят новых выборов и не отвергнут Морица, то с ними будет поступлено иным образом, весьма для них суровым.
– - И, клянусь, я поступлю так!!
– - вырвалось у одураченного Меншикова. Жилы напряглись на его лбу и висках, лицо побагровело. Он затопал ногами.
– - Да, да! Я, я, Меншиков, смирю эту курляндскую сволочь.
И глубокой ночью он вступил с большим отрядом в Митаву, окруженный конвоем.
Это курьезное вступление походило на нашествие какого-нибудь хищного и алчного завоевателя на мирный, отнюдь не воинственный городок.
Митава, жившая все это время чутко-напряженной, нервной жизнью, проснулась от топота и грохота входивших "войск".