Герцогиня с Османского берега
Шрифт:
Томас покачал головой. Ничего предосудительно в том, что сын отказался от вояжа в экзотическую строну, он не увидел.
– Что ж, если Генри не хочет, я не стану его уговаривать. – произнёс он.
Понимая, что шансы её ничтожно малы, Нигяр решила предпринять попытку заговорить с супругом на одну щекотливую тему. Герцог приходил в холодное бешенство всякий раз, когда она поднимала её, но раз уж им предстоит столь значимая поездка, то, пожалуй, можно и напомнить о ней. Бывшая калфа собралась с духом и обратилась к мужу.
– Томас, могу я попросить вас кое о чём? – спросила она с надеждой в голосе.
– Проси о чём угодно. – ответил тот. – Но если дело касается твоего незаконнорожденного ребёнка, лучше воздержись от просьб.
– Милорд, вы же знаете, что единственное, чего я хочу – это дознаться о судьбе моей дочери. – Нигяр старалась быть настойчивее. – Ничто другое на этом свете меня не волнует.
– Даже честь моего рода?
– Я уважаю честь вашего рода, но моя дочь – единственное, что есть в моей жизни.
– Не надо жалобить меня рассказами о бастарде.
– Моя дочь – не бастард! Кто придумал делить плоды любви между мужчиной и женщиной на законных и незаконных? Дети есть дети, и нужно радоваться просто их наличию. И честь вашего рода здесь совершенно не при чём.
– То есть, тебе наплевать?
Когда Томас плавно и не очень переходил на тему чести дома Говардов, у бывшей калфы всё обрывалось внутри. Так и в этот раз бедная женщина почувствовала, как её ладони холодеют, а лоб покрывается испариной. Она не могла определить, что страшнее, когда супруг орёт на неё, или когда он ядовито шипит ей в лицо, словно змей, как в этот раз.
– Джоан, какая же ты глупая. – процедил герцог. – Ты видишь чёрное, ты прекрасно понимаешь, что оно чёрное, но всё равно утверждаешь, что оно белое. Как бы ты не старалась отбелить происхождение своей дочери, ты никогда не сможешь отменить того факта, что она родилась от внебрачной связи. В любой стране, как на Востоке, так и на Западе, девчонка будет считаться незаконнорожденной. Я не допущу, чтобы бастард носил мою фамилию и жил под моей крышей. Хоршем – не приют для ублюдков. Почему бы тебе для собственного спокойствия не признать, что ребёнок мёртв и оставить столь бессмысленную затею его поисков?
Говард развернулся и собрался было уходить. В порыве отчаяния Нигяр плюхнулась на колени перед мужем и схватила его за руку. Она заглянула ему в лицо.
– Томас, скажите, что делали бы вы на моём месте, если бы некто из королевской семьи разлучил бы вас с Генри или с Мэри?
– Я не знаю, что ответить. – спокойно произнёс Томас, поднимая Джоан на ноги. – Сам лично я не рожал ни Генри, ни Мэри.
Это означало одно – в Стамбуле Нигяр придётся рассчитывать лишь на одного человека. На саму себя. Что ж, по крайней мере, само возвращение в Османскую Империю перестало быть для неё одной только задумкой.
***
В связи с последними событиями, произошедшими в Стамбуле, английская посольская миссия задержалась в столице Османской Империи ещё на один день. Проводы Френсиса Дойла в последний путь были довольно скромными, но при этом на них присутствовала целая толпа народа, как с английской, так и с турецкой стороны. Тело графа Кэмберленда сожгли на погребальном костре, а урну с прахом отдали Нигяр, решив, что именно она больше всех заслуживает этого. Джоан Говард не нашла ничего лучшего, чем развеять прах погибшего друга над морем, над тем самым морем, которое когда-то свело их вместе. Облачившись в платье простолюдинки, Нигяр долго стояла на причале, вглядываясь в волны, растворяющие в себе пепел. Устав долго стоять на одном месте и мысленно простившись с Френсисом, бывшая калфа обернулась к Матракчи, находившемуся неподалёку.
– Теперь всё окончилось. – тихо промолвила она. – Больше с Оманской Империей меня ничто не связывает.
– Как же ты будешь жить в Англии одна?
– Я не одна, Насух Эфенди. Кадер со мной. Я воспитаю из неё образцовую англичанку, но помнящую о своём происхождении и чтущую предков.
– Но как же твоё сердце, хатун? Ты оставишь его пустым?
– Я как-то говорила об этом, но повторюсь. Никому, кроме моей дочери, моё сердце принадлежать отныне не будет.
Насух тяжело выдохнул и опустил взгляд. Собственно, удивляться здесь было совершенно нечему – после всего, что пережила Нигяр, остаться прежним жизнерадостным и улыбчивым человеком крайне тяжело, а уж тем более, вновь открыть сердце для любви. Да и к чему бы ей задумываться о новом замужестве, после того, как всем стало известно, что герцогиня Норфолк глубоко несчастна в браке?
– Пойдём, хатун, пора возвращаться. – спокойно произнёс Матракчи и протянул бывшей жене локоть, чтобы она могла на него опереться.
По пути к карете, в голову Нигяр пришла любопытная мысль, которая ей самой показалась чрезвычайно забавной.
– Представляешь, Эфенди, а мы с тобой могли бы ходить вот так запросто, как пара. – сказала она с лёгкой тоской.
– Верно. – ответил Насух. – Жаль только, что исправить прошедшее нельзя.
– Послушай, Матракчи, - неожиданно сменив тон, промолвила Нигяр, - поезжай со мной в Англию.
Придворный мастер остановился и в недоумении поглядел на бывшую жену. Та продолжала настаивать на своём.
– Что ты здесь будешь делать один?
– Как что, хатун? Буду ходить в походы с Повелителем, описывать его военные подвиги, делать зарисовки. Иные паши просят меня обучать их сыновей оружейному делу, а ещё я новую книгу писать собираюсь.
– Ты талантливый человек, Эфенди, ты понравишься моему королю. Генрих Тюдор высоко ценит таких людей, как ты. Ты бы мог популяризировать нашу культуру в Европе. К тому же, моя падчерица увлекается геометрией, ей было бы приятно познакомиться с тобой. И кстати, Анна Болейн читала «Хиттаб» и узнала оттуда много нового.
– Та самая Анна Болейн читала «Хиттаб»? – изумился Матракчи.
– Да, именно. – ответила Нигяр. – И ничуть этого не стеснялась.
Наступила пауза. Насуху хотелось было ответить, что он согласен уехать вместе с Нигяр, но что-то останавливало его. Можно было бы попытаться построить отношения с ней ещё раз, но теперь женщина, стоящая рядом, вовсе не та скромная служанка султанского дворца, которую приходилось знать мастеру…
– Езжай со мной, Эфенди. – произнесла герцогиня так, словно просила пить после блужданий по пустыне.