Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов
Шрифт:
2. Известно ли было Вам, – и упоминал ли он об этом во время суда, – кому и примерно какие суммы он давал? Был орган Чернова в Париже, который потом переехал в Женеву, он назывался «Жизнь». Давал ли он на это деньги и в каких размерах?
3. Был орган с.-р. (Чернова – Лункевича) в Париже. Давал ли он деньги на этот орган?
4. Известно ли Вам было, что в конце 1916 г. и в январе 1917 г. Цивин поехал официально в Варшаву повидаться с семьей, а фактически, как теперь выясняется из тайных документов, совершил какую-то таинственную поездку в Осло, причем должен был там в какой-то русской типографии
5. Известно ли Вам, когда Цивин вернулся в Россию? Как Вам известно, из Цюриха выехало три поезда, везшие русских эмигрантов в Россию через Швецию. Первый выехал в апреле и вез Ленина и еще 25 большевиков; второй поезд был тот, в котором ехали Аксельрод, Натансон, Мартов, я и др. и в том числе Ваш и мой старый друг Драбкин со своей семьей. В этом поезде было 280 человек. Был Цивин в их числе? Или он поехал третьим поездом, который вышел недели через три после нашего.
6. По некоторым сведениям, Цивин по приезде в Россию в 1917 г. вращался в кругах с.-р. Известно ли Вам об этом что-нибудь? И почему лидеры партии, знавшие о его прошлом, не приняли мер к тому, чтобы его устранить из партии?
И, наконец,
7. Когда, где и при каких обстоятельствах Цивин скончался и где он жил последние годы своей жизни.
Возможно, что я далеко не исчерпал список тех вопросов, которые могли бы нам облегчить сейчас нахождение выхода из положения. Я лично считаю, что молчать об этом мы не должны, и я собираюсь всю историю с Цивиным рассказать в печати. Я думаю, что этим путем, рассказав всю чистую правду, а главное, изобразив его в подлинном свете как человека, обманывавшего германское правительство – и своих друзей, мы лучше всего послужим делу защиты В.М. Чернова и др. от ни на чем не основанных обвинений (по данным Колбасиной, В.М., узнав, что Цивин в Петербурге, предостерег ее от каких-либо сношений с последним, против которого существуют очень некрасивые обвинения).
Нечего прибавлять, что я Вам буду чрезвычайно благодарен за каждую деталь, которая поможет мне понять и узнать все об этом человеке.
Хочу в заключение сказать, что я с удовольствием вспомнил о том, что в свое время мы не то встречались раз-другой, не то знали друг о друге через Драбкиных. Воспоминание это у меня проснулось тогда, когда Э.М. упомянула о Вас как об одном из директоров итальянского отделения общества «Проводник». И тогда я вспомнил немедленно и о Вульфе, и о Белле, и о Люсе и обо всем остальном. О них я в последний раз слыхал лет 25 тому назад, они были в Туркестане и жили тяжело. С тех пор я ничего о них не мог узнать. Известно ли Вам что-нибудь? Напишите. Они были наши большие и близкие друзья.
С совершенным уважением.
6
Д.Р. Гольдштейн – Р.А. Абрамовичу
Флоренция, 16 мая 1958 г.
Многоуважаемый Рафаил… (к сожалению, забыл Ваше отчество, кажется, Абрамович).
Получил Ваше письмо от 30 [-го] прошлого месяца – не ответил немедленно, так как хотел собраться с мыслями о прошлом, ведь прошло больше 40 лет! Я совершенно не в курсе публикации документов, о которых Вы говорите. Предполагал, что дело Цивина давно забыто и классифицировано. Цивин был женат на моей сестре, которая живет в Милане. Как ни больно было мне, но я обратился к ней за некоторыми указаниями. Дело в том, что она в период войны не жила с Цивиным. Еще в начале 1914 года она уехала в Россию и снова встретилась с Цивиным по его возвращении в 1917 году. Я возвращусь к письму, которое получил от сестры, позже. Хочу ответить раньше всего на Ваши вопросы по мере возможности и насколько память мне помогает.
Цивин был болен туберкулезом легких и во время декларации войны был в Германии в санатории. Насколько помню, в сентябре 1914 года он получил разрешение выехать в Швейцарию. Я считал, что разрешение он получил из-за своей болезни. Его отец писал мне из России, прося помочь ему, так как из России нельзя было посылать деньги (Италия тогда была еще нейтральной). По мере возможности я послал ему несколько сот лир. Это было в начале 1914 года. Долгое время после этого я не имел никаких сведений о нем.
Летом 1916 года (не могу никак вспомнить дату) я получил письмо от Вульфа Драбкина и Иона Койгена из Лозанны, в котором мне рассказали о том, что Цивин живет в Женеве и ведет очень широкий образ жизни. «Не знаю ли я, откуда он получает деньги?»
Я ответил, что никакого понятия не имею, но знаю определенно, что из дому, т. е. из России, он никаких денег не получает. Я, за исключением нескольких сот лир в первые месяцы войны, ему денег не посылал.
В ответ на это письмо Вульф просил меня лично приехать, так как Натансон хотел бы поговорить со мной и устроить личную ставку с Цивиным.
Я немедленно выехал в Лозанну, где я встретился с Цивиным, который специально приехал из Женевы.
С ним у меня было маленькое объяснение, и я заявил ему, что при личной ставке с Натансоном я скажу, что ни от меня, ни из дому он денег не получает и что я, зная его, не могу себе представить, что он честно заработал огромные деньги. Должен признаться, что мне не приходила в голову мысль о том, что деньги эти немецкого происхождения.
Итак, мы пошли к Натансону. Присутствовал при нашем разговоре с.-р. Розенберг, которого я не знал.
Произошло бурное объяснение, при котором Цивин старался увиливать и заявил, что никакого дела ни Драбкину, ни Койгену нет, где он берет деньги и как живет.
Натансон настаивал на том, что, несмотря на то что ни Драбкин, ни Койген не принадлежат к эсеровской партии, они имеют право требовать от партийного человека, хотя и не принадлежавшего к той же партии, но считающегося революционером, объяснения о происхождении огромных денег, которыми он обладает. И Натансон требовал от него ответа и [говорил], что будет требовать партийного суда.
Цивин, волнуясь, на это ответил, что он не может указать происхождения денег, но что В.М. Чернов в курсе и знает точно их происхождение.
На этом моя личная ставка кончилась. Я лично порвал всякие отношения с Цивиным. Предполагал, что происхождение денег грязное, но не думал и [не] предполагал в тот момент об истинном происхождении их, как и Вульф Драбкин.
Я несколько раз после этой встречи запрашивал Драбкина, чем кончилась история. Но и он не знал. Все откладывалось объяснение, и никто из партийных работников, не принадлежащих к эсерам, не был вызван.