Герои, почитание героев и героическое в истории

Карлейль Томас

Аббат Жоржель, следуя своему собственному дипломатическому правилу, утверждает, что монсеньор был сильно возмущен этими неудачами и совершенно изменился. Он ударился в «каббалистику, погнался за эликсирами, любовным напитком и философским камнем», – одним словом, вулканические пары сделались гуще и наконец, благодаря волшебству Калиостро (потому что Калиостро и кардинал по сродству душ должны были сойтись), превратились в непроницаемый лондонский туман. А когда раздосадованный монсеньор удалялся от света и вел войну с прислугой и подчиненными, то само собой разумеется, что нелепые извержения учащались. Хотя сорок девять зим пронеслись над кардиналом и под бритвою падает уже его поседевшая борода, – годы не научили его опытности. Им овладела господствующая идея.

Безумный кардинал! Разве земля обнажилась и сделалась табачного цвета, что пара глаз не смотрят на тебя? Вероятно, у тебя есть еще тело, и частица души живет в нем. Твое здоровое тело, несмотря на слезы и огорчения, одарено не только пятью чувствами,

но носит и почетную одежду. Оно облечено властью над многими, украшено кардинальскою мантией и шапкой, разными титулами и почестями, которые скучно и перечислять. Звезды загораются ночью и несут весть даже тебе, если ты хочешь слушать, с бесконечной синевы, солнце и луна вносят перемену во времена года, одевая зеленью, украшая цветами и золотыми нивами эту древнюю вечно юную землю и наполняя ее грудь питательным материнским молоком. Хочешь трудиться? Целая энциклопедия (не только Дидро, но и Всемогущего) лежит перед тобою, и ты можешь на ней испытать свои способности. Если же у тебя нет ни способностей, ни понимания, то разве у тебя нет пяти чувств? Заказывай блюда какие пожелаешь, пей вино, которое тебе нравится. Твои доходы, сладострастный пастырь, простираются до четверти миллиона фунтов, а ты и не думаешь исправиться. Ешь, безрассудный кардинал, ешь с жадностью, а по счету уплатишь после! Глаза Марии-Антуанетты тут ни при чем, – они не могут ни разрешать, ни запрещать тебе этого делать.

Но разве кардинал, эта грязная вулканическая натура, в этом отношении безумнее всех сынов Адама? Пусть только мудрейшим из нас овладеет хоть на время «господствующая идея», и мы увидим, куда денется его мудрость. Охотник за сернами, после произнесения над ним приговора, семь лет работает в ртутных рудниках, возвращается домой отравленным до мозга костей и на другой же день снова идет на охоту. Царь уриналов Кардалион, написав балладу в честь бровей своей возлюбленной, которая отвергла его, кончает свою безумную жизнь по способу Вертера, вовсе не подозревая, что на нашей прекрасной планете есть целые миллионы возлюбленных, похожих на нее. О, безумные люди! Они продают свое наследство за пустую прихоть (как сделала их прародительница), если бы даже это наследство заключалось в раю. Разве нет людей, готовых бороться не только с картечами и виселицами, но и с самим адом, чтоб только иметь за столом свой любимый соус? Друзья мои, берегитесь «господствующей идеи»!

А вот перед нами Бёмер, в черепе которого засела та же идея. Со своим неразрешимым «кардановым правилом», сиречь ожерельем, он в продолжение трех лет перебывал во всех дворцах и посольствах, отыскивая на земле, в море и в воздухе покупателя. Разобрать свое ожерелье по частям и, таким образом, потеряв свой труд и ожидаемую славу, расстаться со своей идеей, а алмазы «пустить в оборот» – это все равно что выгнать из себя засевшего беса. И действительно, в нем сидит бес – безумная цель, которую он хочет достичь или идти в сумасшедший дом. Кредиторы преследуют его, несбывшиеся надежды, потерянный труд еще более терзают его, и к этим-то мучениям приковывает его господствующая идея. Поэтому и неудивительно, если мозг этого человека немного высох от подобных треволнений.

Посмотрите на него, как он пробирается в покои королевы, бросается, по рассказу г-жи Кампан, к ногам ее величества, воздевает, обливаясь слезами, руки к небу и умоляет ее или купить ожерелье, или дать ему королевское повеление утопиться в Сене. Ее величество, сочувствуя бедственному положению человека, советует ему разобрать ожерелье и при этом прибавляет тоном королевского упрека, что если он хочет топиться, то может сделать это во всякое время и без ее разрешения.

Ах, если б он утопился с ожерельем в кармане и вместе с кардиналом и комендатором! Короли, в особенности же прелестные королевы, как далеко светящиеся маяки, зажженные на высотах мира, привлекают к себе сумасшедших людей. Если эти две господствующие идеи, осаждающие прелестную королеву и угрожающие разрушить самые стены ее дворца, когда-нибудь соединятся, но не для того только, чтоб утопиться в Сене, – какой безумный результат выйдет из всего этого!

Глава V Артистка

Читатель в нашем фигуральном повествовании видел только фигуральный крючок и фигуральную петлю, которые Бёмер и Роган, каждый отдельно, вдали приготовляют друг другу. Теперь же он увидит ловкую модистку (действительную, а не метафорическую модистку), с которой эти два индивидуума войдут в сношения, сцепятся и превратятся в громадных сиамских близнецов, вследствие чего, естественно, узел завяжется – и затем последует развязка.

Жанна де Сен-Реми, из вежливости или по другим причинам названная графиней де Валуа или даже «де Франс», в 1783 году была двадцати семи лет, и ее уже порядочно пощипала судьба. Она хвалилась, что так называемым «незаконным» путем происходила от королевской крови. Генрих II, прежде чем копье на турнире выкололо ему правый глаз и причинило смерть, содержал, как кажется, последовательно или одновременно, четырех не упомянутых в истории женщин, и от третьей из них появился на свет Генрих де Сен-Реми. Как гордый и знатный вельможа, он промотал свое состояние и проводил остальные дни в пожалованном ему имении Фонтетт, близ Бар-сюр-Оба, в Шампани. За этим вельможей

в Фонтетте последовало шесть других поколений, и, таким образом, наконец, после двух столетий, появилась эта живая, маленькая Жанна де Сен-Реми, о которой идет речь. Но увы, какое падение! Королевское семейство почти забыло о потомках боковой линии, и последний могущественный вельможа, наследство которого уже было порядочно пощипано его предшественниками, предался пьянству и действительно выпил до дна свою чашу. Промотав постепенно свое состояние, он очутился без самого необходимого, даже без «невыразимых», и умер наконец в Отель Дье в Париже, радуясь, что это не случилось на улице. Таким образом, он хотя и передал маленькой Жанне и ее брату незаконную королевскую кровь, но оставил их без куска хлеба. Мать, вследствие крайности, делает изумительные связи, а Жанна с братом отправляется на большую дорогу просить милостыню¹¹.

Добрая графиня Буленвилье, увидев из окна своей кареты маленькую нищую со светлыми глазками, берет ее к себе, одевает, воспитывает по такой странной системе, что в двадцать лет делает из нее модистку, субретку, придворную попрошайку, светскую даму и королевского отпрыска. Печальная комбинация промыслов! Двор, после бесконечных просьб, награждает ее скудной ежегодной милостыней в тридцать фунтов. Дерзкий граф Буленвилье с намерением, известным ему одному, осмеливается предлагать ей подозрительные подарки¹², вследствие чего добрая графиня, так как модное мастерство идет плохо, полагает, что Жанне лучше всего ехать в Бар-сюр-Об и посмотреть, нельзя ли хитростью или угрозой добыть там хоть какую-нибудь частицу из отчужденного имения Фонтетт, которым владеют, может быть, незаконно. Бросив в огонь свои выкройки, положив в карман свой пенсион, Жанна отправляется в путь. В это время ей было двадцать три года.

Воспитанная таким оригинальным способом, между кухней и салоном, с большими претензиями и маленькими средствами, наша маленькая модистка обладает «если не личиком красавицы, то некоторой пикантностью», черными волосами, голубыми глазами и характером, который автор настоящего очерка считает неразъяснимым. Пусть психологи попытаются объяснить его! Жанна де Сен-Реми жила действительно и даже в разное время напечатала три объемистых тома своей автобиографии с неизвестным количеством записок, которые всякий может читать, но не понять¹³. Странные тома! Они скорее походят на крик ночных птиц, испуганных факелами охотников, чем на толковое изложение бесперого двуногого. Если допустить, что все ее показания ложны, то невольно спросишь: как мог смертный лгать до такой степени?

Психологи жестоко ошибаются, когда стараются найти в каждом человеческом характере совесть. Так как они большей частью созерцательные затворники, признающие нравственность душой жизни, то и судят весь мир этим способом, а между тем, в чем согласны и практические люди, жизнь может идти и без этой прихоти. В чем заключается вся суть жизни? В силе воли.

Но углубись дальше, и ты найдешь более общий характеристический корень: пищеварение. Пока пищеварение продолжается, жизнь, говоря философским языком, не может угаснуть; оно образует достаточно воли, т. е. желаний и намерений, составляющих волю. Тот, кто видит не дальше кладовой или гостиной – последняя служит также отделением кладовой, – не нуждается в мировой теории, в вере, как ее называют, или в правилах долга. Предоставляя миру забавляться этой теорией, он полагает свою главную цель в теории и практике способов и средств. Не в добре или зле заключается его идеал, а в сноровке.

И теперь, устранив препятствие, мы предоставляем психологам взглянуть на это дело с более смелой точки зрения. Пусть посмотрят они на бойкую Жанну де Сен-Реми, как на искру деятельной жизни, не развившуюся в волю, но полную всевозможных желаний и брошенную в ту стихию жизни, которую мы видели. Тщеславие и голод, принцесса крови, отец которой продал свои «невыразимые», воспитанница любвеобильной графини с ветреными надеждами, заурядная субретка, модистка, светская барыня без денег – все эти обстоятельства соединились, чтоб сделать ее положение в мире самым грустным и жалким. Она принадлежит к тому легкомысленному классу, который varium semper et mutabile. Затем она светская дама, хотя и без денег, капризная и кокетливая, с чувствительным сердцем, то грустная и задумчивая, то веселая, прибегающая к противоречивым решениям, смеющаяся и плачущая без всякого повода, хотя эти действия и называются признаками рассудка. Какой лестью, прислужничеством, унижением приходилось ей пробивать дорогу, сколько предстояло ей борьбы из-за денег, так как, кроме них, она не знает никакого производительного промысла. Мысль едва ли в ней существует, а только сноровка и хитрость. Она наделена рысьими глазами, которые могут видеть одни только верхушки, но дальше не в состоянии проникнуть. Каждая отдельная вещь, каждый день представляются ей в новом виде. Так кружится ее пылкая душа среди беспорядочного вихря золоченых лоскутьев, бумажных обрезков и благоприятных обстоятельств. Вероятно, и ты, читатель, за твои грехи встречал подобные прелестные создания, очаровывавшие тебя своими веселыми глазами и причудливыми капризами. Их можно видеть и в высшем кругу, и даже в литературе. Они жужжат и порхают на грациозных крыльях и с изумительным искусством отыскивают себе мед – они неприручимые, как мухи!